– Вот что, Иван Осипыч, мы к тебе с уважением? – неожиданно встрял Серёга, что было не по чину. Роль у него в сватовстве предполагалась вспомогательная.

– Спору нет, все вы люди уважаемые. Да ведь дочь она мне родная. Я ей зла не хочу.

– Дядя Фёдор, наливай, пожалуй, что-то без вина разговор не идёт, – отметил опять Серёга.

– Вот и я думаю, – глубокомысленно добавил главный сват, берясь рукой за бутылку и разливая поровну участникам этого нерядового события.

Выпили, крякнули и бодро захрустели солёными огурчиками.

– Шанежков берите, тёплые ещё, – захлопотал Иван Осипович, желая угостить сватов получше, видя их нерешительность.

Первую взял Фёдор, за ним потянулись другие.

– А, хороши у тебя шаньги-то, – глубокомысленно заметил Вавила.

– Правда, вкусные. Кто же пёк-то, Осипыч, не сам ли? – улыбаясь, с подковыкой спросил Серёга.

– Машенька моя, умница, – улыбаясь тоже во весь рот и не чувствуя подвоха, с достоинством произнёс отец.

– Ну, вот, я так и думал, – тут же подхватил Серёга, – а ты: «ма-а-а-аленькая», – передразнил он. – А на обед у вас что-нибудь было, или одни шаньги ели? – опять спросил Серёга.

Ашнин сидел, насупившись, не зная, что ответить, и дожёвывал шаньгу, которую целиком засунул в рот.

– Щи у нас были с бараниной, Манечка варила, вот, – вдруг прозвучал звонкий голосок. Это вмешалась в разговор маленькая Нюша, которая, как и старшие сёстры, внимательно прислушивалась к разговору.

– Цыть у меня. Мала ещё старших перебивать, – рявкнул, нахмурив брови, отец.

Хотя чувствовалось, что строгий вид напускает больше для виду. Сваты дружно захохотали, за ними засмеялся и Осипыч. Чарка водки, разливаясь по чреву, начала делать своё дело.

– Да ты бы, хозяин, хоть спросил, за кого мы её сватаем, – продолжил разговор Фёдор.

– И за кого же? – уже с интересом спросил Ашнин.

– Да за Дмитрия Кирсанова.

– Так ведь и ты Кирсанов. За сына, что ли?

– У меня оба сына женаты. И мы Кирсановы-Турчонки, а я за племяша сватаю, за Дмитрия Кирсанова-Петрушкова. Аль семья их тебе негожа?

– Что ты, – замахал тот на него руками. – Эти в деревне уважаемые. Так у них парнишка ещё молодой совсем, какая ему женитьба?

– Обижаешь. Ему уже больше восемнадцати, полгода, как стукнуло.

– Невелик возраст, – хмыкнул Осипыч.

– Ты себя вспомни. Ты – во сколь женился?

– Так это когда было. Теперь времена другие, да и дочку жалко. Была бы мать жива, она бы хоть подсказала.

– А ты у дочери спроси.

– И впрямь, чего это я? А ну, Маша, где ты? Сюда иди, – крикнул он в сторону комнаты, куда убрались девчата.

В комнату медленно вошла Манечка и остановилась у входа. Из-за спины её выглядывали сёстры.

– Слыхала, о чём речь идёт, что по твою душу сваты пожаловали?

Она глянула на всех, сверкнула глазами, зарделась и утвердительно кивнула головой.

– Ты этого Дмитрия Кирсанова знаешь ли?

Она опять молча кивнула головой.

– Растут дети незаметно, – буркнул Осипыч. – Да люб ли он тебе? Отвечай, а не отмалчивайся.

– Люб, батюшка, – выдохнула из себя Манечка.

– Вот те на! – Изумился отец, – когда же ты успела? А может, ты на сносях уже?

У Манечки от обиды брызнули слёзы. Она только помотала головой и выбежала из комнаты.

– Ну вот, теперь дочку обидел, – с досадой пробормотал он.

– Ладно, придётся извиниться, – сказал Фёдор, берясь опять за бутылку. – Я вижу, мужик ты правильный. Если молодые любят друг друга, чего им мешать? Давай лучше обсудим, когда рукобитье устроим да жениха в дом тебе приведём, чтобы ты на него своими глазами взглянул… – При этом он разливал водку по рюмкам. – Давай, Осипыч, выпьем за дочку за твою, умницу и красавицу, – продолжил Фёдор.