Саманте было больно осознавать, что родители всегда видели в ней самое худшее. В прошлом Сэм допускала ошибки, она это прекрасно понимала. В разгар зависимости она обидела не одного человека. На нее тогда нельзя было рассчитывать, она не заслуживала доверия. Она врала, крала вещи у друзей и коллег. Она делала такое, о чем ей и сейчас было стыдно вспоминать. Бесчисленные незнакомые комнаты, в которых она пробуждалась. Множество мужчин, к которым и прикасаться не стоило. Ковыляние домой с синяками неизвестного происхождения и закупоривающей горло рвотой. Попытки забыть, что было прошлой ночью. Вдавленное в подушку с запахом духов другой женщины лицо. Изливавшийся поток слез, когда какой-то мужик назвал ее «грязной шлюхой» и даже не остановился, чтобы проверить, все ли с ней в порядке. Такие мужчины не знали, когда было лучше остановиться. Вызов автомобиля за счет журнала и звонок в офис с сообщением, что она чувствует себя неважно. Ее квартира становилась убежищем на весь оставшийся день. Таблетка диазепама, чтобы умиротворить ужас, который взбирался по ее спине. Обещания, что завтра будет другой день. Но наступало завтра, которое было примерно таким же. Даже она сама уже не могла верить собственным вракам. Саманта проделала необходимую работу на пути к реабилитации. Но с каждым возвращением в Бенфорд она ощущала, как под кожей вновь начинал биться пульс той, прежней Сэм. Во всем виновата мать, подумала она. Каролина лучше кого-либо знала, где были нанесены швы и как легко распороть новую личину, которую создала для себя Сэм. Каролина – вот, кто виноват.

– Джошуа и Лиза могли бы быть мягче с тобой, когда вы были подростками. Я понимаю это, – продолжила мать. – Но сейчас они счастливы. Они забыли о прошлом. Тебе бы это тоже не помешало.

– Тебе просто об этом рассуждать. – Сэм вскочила на ноги. У нее чесались руки перевернуть тахту и раскидать чашки, тарелочки и старинные серебряные ложечки, которыми так дорожила ее мать. Чертовы ложечки ей, наверное, были более по душе, чем собственная дочь. О них она точно больше заботилась. – Почему ты всегда не на моей стороне?

– Ради всего святого, здесь нет «сторон». Ты не ребенок.

– Заткнись! Оставь меня в покое! – заорала Сэм самым что ни на есть голосом ребенка, которым, со слов ее матери, она уже не могла быть. И она ринулась в свою комнату, громко хлопнув дверью.

Сэм постояла за дверью, пытаясь перевести дух. До нее донеслись четкие слова матери:

– Ну и, естественно, они не веганские. Это же практически безе.

Сэм почему-то думала, что ее спальня будет такой же, какой она оставила ее в восемнадцать лет: лифчики с вкладышами на полу, шлепки от «Стив Мэдден» под кроватью, аромат «Кельвин Кляйн Ван» в воздухе, беспорядочно расставленные флакончики лака для ногтей на туалетном столике, диск Фионы Эппл и стопка журналов на прикроватном столике. Эдакая капсула времени, доказательство, что она существует и когда-то даже жила здесь. Но у матери были свои задумки. Это сразу бросалось в глаза. Каролина полностью вычистила комнату, выложила пол керамической плиткой и выставила на винтажную шифоньерку древнюю лампу, которая Сэм никогда не нравилась. В комнате разместилось кресло в стиле королевы Анны и зеркало, декорированное жемчугом и слоновой костью. Черно-белая фотография девушки в платье с оборками и сигаретой в руке висела у освинцованного окна. Конечно же, мать не собиралась делать из комнаты храм, как было бы, если бы ее дочь трагически умерла и передвижение даже одного тюбика туши могло бы принести ей невыносимые страдания. Каролина была несентиментальной особой. Даже если Сэм не стало бы – а это вполне могло произойти, подумала она ожесточенно, ведь так много раз она была почти что при смерти, когда, шатаясь от хмеля, усаживалась в горячие ванны и представляла себе, как здорово было бы окунуться под воду и так там и остаться. Все равно мать ухватилась бы за возможность обновить декор.