Я в этом году получил повышение из волокушников в гребельщики и мечтал продвинуться дальше. Стать метчиком пока не позволяли малорослость и малосилие. А вот вершить зароды уже доверяли. Это ставило меня почти вровень с взрослыми работниками. Я и крутился больше возле них в ущерб ребячьим развлечениям, стараясь перенять опыт, что поощрялось.

Вот и сейчас, всех оставили под присмотром бригадира на полевом стане, чтоб не гонять понапрасну коней, а взрослые выехали еще после обеда домой в отделение, работы и там хватало. Вечером дядя Саша Парыгин, бригадир, решил отправить и меня с несложными поручениями, сказав оставаться в распоряжении управляющего на все дни непогоды.

Обрадованный, я быстро запряг в телегу Воронуху, рослую кобылу, только второй год ходившую в упряжи. Она в свое время не была объезжена, потому что оказалась жеребой. Пока ожеребилась, пока отбился сосунок, прошло два лишних года. Кобыла заматерела, обзавелась независимым характером. Пришлось с нею повозиться, но все же остепенилась и стала исправной рабочей лошадью. Ее стали доверять нам, когда привлекали на школьных каникулах к работе, главным образом, на сенокосе. Сейчас она была закреплена за мной для работы на конных граблях. За полторы недели мы сработались, стали доверять друг другу. Я уже и не думал, что от нее можно ожидать каких-то сюрпризов.

Взбесилась она после первой молнии и раската грома. Попытка остановить ни к чему не привела, кобыла оказалась «тугоротой» и не реагировала на удила. Преодолеть сопротивление просто не хватало силы. А потом начала еще и лягаться, загнав меня в задок телеги, подпрыгивающей на ухабах и норовящей опрокинуться или рассыпаться. После нескольких ударов ногами над телегой, она попробовала бить в передок, но места было мало, удара не получалось и Воронуха просто понесла меня в сторону села. Силы, приумноженной страхом, у нее было невпроворот, я не заметил когда проскочили небольшой подъем. Я уже перестал паниковать, вернулась способность соображать, но бдительности не терял. И правильно, при новых вспышках молнии кобыла то и дело норовила достать меня. Понял, что телега для меня место опасное при таком вылете ее ног. Но и спрыгнуть и сбежать, тоже было не лучшим вариантом. От стана отъехал километров пять, до деревни в два раза больше. Пока доберешься, или заблудишься в кромешной тьме под проливным дождем, или сожрет кто-нибудь. Да и просто страшно. Но уж в этом признаваться даже себе не хотелось. А людей насмешить и стать героем анекдотов, тем более.

Я перебрался за бортик и повис на нем, усевшись на выступающий центральный брус. Уперся ногами в телегу. Получив опору, собрался с силами, дернул резко вожжи и вдруг почувствовал, что кобыла мне подчинилась. Она запрокинула голову и стала сбавлять ход, все реже взбрыкивая задом и лягаясь. Не поверив себе, отпустил. Кобыла вновь понесла, я дернул вожжи, она осела.

Все! Я хозяин положения. По опыту понял, что удалось удилами порвать рот лошади и боль заставляет ее подчиняться управлению. Так часто бывает при объездке диких лошадей. Видимо так было и с Воронухой, потом рот зажил, она об этом забыла, и вот я заставил вспомнить.

Сразу все изменилось. Гром превратился в торжественный марш, молнии в софиты, дождь в декорации, а я в героя, могучего и непобедимого. Сценой была необъятная степь. Жаль, зрителей не было, при таком дожде даже суслики и тарбаганы попрятались в норы. Хотелось выразить свое ликование и я, до этого участвовавший только в хоровом пении и то из-под палки, вдруг запел. Да не что-нибудь, а знаменитую «Тачанку».