– Не все ли равно, граф, если новость, которую я вам привез, гораздо важнее?

– Итак, вы предпочитаете не называть имен.

– Во всяком случае, тех, которые могут быть скомпрометированы мною. Позднее, сударь, узнав эти имена, вы поблагодарите людей, носящих их.

– Продолжайте.

– Но еще раньше дошло до меня известие, что герцог де Гиз, объезжая свои владения, отправляется обратно в Париж. Если учесть, что сегодня утром он выехал из своего замка Жуанвиль, вполне вероятно, его войско в любую минуту может показаться на дороге.

– Ну и что же?

– Увидев толпу безоружных гугенотов, герцог сочтет момент весьма подходящим и нападет на вас.

– Мы не безоружны.

– Тем более. Это его только подзадорит, ибо в эдикте есть пункт, где сказано, что протестантам запрещено быть вооруженными во время собраний.

– Почему вы решили, что герцог должен быть здесь именно в это время?

– Потому что вас предали, и судьба собравшихся людей предрешена. Через несколько минут тут начнется побоище!

Наступило недолгое молчание.

– Что вы предлагаете? – хмуро спросил дворянин, с беспокойством поглядев на дорогу.

– Вы все должны сейчас же разойтись. Позже, когда войско пройдет, можете собраться снова, никто вам уже не помешает.

– Почему я должен верить вам?

– Потому что я ваш друг, хотя меня здесь никто и не знает. Единственный человек, кому я знаком и кто не сомневается в моем настоящем вероисповедании, – это принц Людовик Конде, который останавливался однажды у нас в замке.

– Ого! – насмешливо воскликнул незнакомец. – Так вы знакомы с принцами крови?

– Мсье, мы только теряем время на бесполезную болтовню.

– Хорошо, пойдемте к нашим братьям. Вы расскажете им все, о чем только что поведали мне. Как они решат, так и будет. Но если они признают в вас паписта и посчитают за шпиона, нам придется вас повесить.

– Снова напрасная трата времени, а между тем оно сейчас очень дорого для вас. Но будь по-вашему.

Лесдигьера отвели вместе с лошадью к риге, и там, сосредоточив на себе любопытные взгляды, он рассказал двум сотням кальвинистов, какой опасности они подвергаются.

Наступила тишина. Но ненадолго; сразу же послышались недовольные голоса:

– С какой стати ему нападать нас? Ведь он нарушит тем самым королевский эдикт о терпимости!

– Он сделает это потому, – ответил Лесдигьер, – что принадлежит к семейству герцогов Лотарингских и является таким же католиком, как римский папа и наш король. Королева-мать никогда не простила бы принцу Конде того, что простит герцогу Гизу, и он прекрасно понимает это.

– Выходит, правительству наплевать на эдикт?

– Вовсе нет, но это не относится к Гизу. Этот человек возомнил себя в недалеком будущем королем, а потому любыми способами добивается признания французского народа. Что, как не избиение гугенотов принесет ему наибольшую популярность в массах?

– Но он француз, разве он посмеет напасть на безоружных соотечественников?

– Герцог вовсе не француз, его земли и родовые замки находятся на востоке, за пределами Франции. Посмеет ли он напасть, спрашиваете вы? Разве не Гиз учинил расправу над лучшими умами Франции в замке Амбуаз, когда для приговоренных не хватало виселиц и их вешали по его приказу на зубцах замковых стен? Разве не с его ведома заманили в ловушку наших вождей Антуана Бурбонского и Людовика Конде, которым только смерть короля помогла избежать топора палача? А кто собирался позвать во Францию иезуитов – воплощение кровожадности и мракобесия, – призывающих католиков к тому, что гугенотов надо душить, резать и сжигать на кострах? Чего же вам еще надо? Неужто вы полагаете, что он остановится теперь, имея в подчинении хорошо вооруженное войско?