Тётя Валя, как человек, к которому перешло руководство всей московской делегацией, поскольку только она владела контактами на Аравийском полуострове, задумалась. Наконец, непростое решение было принято:

– Ну, сходи, поговори.

– С кем?

– С негром.

– Как я с ним поговорю-то?!

– Ну, ты же вчера на пляже разговаривал с тем мужиком! По-английски!

Внезапно, словно почуяв желание пообщаться, охранник сам зашагал к тёте Вале и Василию Геннадьевичу.

Вблизи, негр оказался ещё шире. Было впечатление, что его мышцы имели рельеф даже на лице. Впрочем, у покойного супруга тёти Вали, для подобных физиономий, имелось более подходящее слово: «будка».

Что пытался поведать сотрудник клуба, осталось загадкой. Заподозренный тётей в знании английского языка, Василий Геннадьевич угадал только слово «сэр», хотя и оно было негром исковеркано.

Потом, когда рассказ перешёл в пантомиму, и охранник стал прикладывать к уху свои кулаки, размером с пивную кружку, возникло предположение, что речь идёт о каком-то телефонном звонке.

Вдова советского контрразведчика и бывший член партии сомкнули свой ряд, готовясь дать отпор, ушлому на провокации империализму.

Возглас «мама» слышится в тяжкий для русской души момент. В исполнении невестки, он прозвучал скорее радостно.

Марина, как всегда с улыбкой, поговорила с негром, и он с видимым облегчением тоже заулыбался, демонстрируя отсутствие даже малейшего намёка на кариес.

– Это я в клуб позвонила. Попросила вас предупредить, что могу задержаться. А то ведь, я знаю: «начнётся паника… – Марина посмотрела на Василия Геннадьевича и воспользовалась его лексиконом: – … как при пожаре, в дурдоме, во время землетрясения».

Марина выглядела чуть запыхавшейся, но довольной. Она показала рукой на циферблат клубных часов:

– Но я не опоздала. – и добавила своё, традиционное: – Ребята, улы-ба-емся!

… Вспомнив её постоянное пожелание, Василий Геннадьевич улыбнулся. Принял у мужчины, похожего на профессора, файл с документами, пакет с образцами, и кивнув на памятник, поинтересовался:

– А вы, случайно, не знаете, как Вильямса звали? А то, тут только инициалы.

– Василий Робертович.

– Скажите, пожалуйста.

– Да, звучит неожиданно: Василий Вильямс. Но это отец у него американец. А будущий академик родился в Москве, где и прожил всю жизнь.

Василий Геннадьевич задумчиво выгнул свою бровь, словно, её линией хотел подчеркнуть превратность человеческой судьбы.

Но в настоящий момент он размышлял о другом. Ведь, фамилия тёзки-академика могла быть написана неправильно! «Вильямс» вполне мог оказаться «Уильямсом».

Кто-кто, а уж Василий Геннадьевич Склокин, почти две недели проживший в англоговорящей стране, на себе прочувствовал неоднозначность транскрипции.

Удача.

Если кто переживает относительно кота, спикировавшего с балкона четвёртого этажа дома номер двадцать три по улице Южной, то можете не волноваться.

Этот дурошлёп разминулся с бетонным водостоком, и отделался лишь царапинами на своей угольной морде. Правда, следующие две недели, при личном общении, «лётчик» норовил подмигнуть собеседнику левым глазом, но уже в мае, и царапины, и нервный тик прошли.

В нашем животном, а часто скотском мире, правильно подобранная кличка или известная фамилия играют роль охранной грамоты. В данном случае, так и случилось. Кота звали Лаки, что подразумевает «удачу».

Это происшествие недолго верховодило среди новостей двора дома, и сегодня было упомянуто лишь вскользь, в ходе неспешной беседе, прилагавшейся к ежевечерней прогулке, по этому самому двору.

Прогуливалась, известная в доме, троица: пёс Беня с инвалидом Василичем из семидесятой квартиры и безымянный чёрный кот, с белым пятном на груди.