Сам Туган-мирза меньше всех интересовался этими похвалами; получив дозволение отца, он с утра до вечера учил несколько десятков своих сверстников-татарчат бросать аркан и поражать противника стрелами. И в том, и в другом упражнении он выказывал необыкновенную ловкость, и пестун его, старый знаменитый татарский воин и герой Урус-мирза, глядя на своего питомца и ученика, только потирал руки от радости и приговаривал:

– Джигит, настоящий джигит! Самому Зорабу не уступит[45].

Прошло несколько месяцев после охоты на медведя; о пане Бельском не было ни слуху ни духу, так что даже старый слепец несколько раз спрашивал у живущих по соседству с ним татарских выходцев, вернулся ли пан в свой замок, но ответ был всегда один и тот же: воевода в Вильне у великого князя и когда будет обратно – неизвестно.

Толки о войне становились между татарами всё напряженнее, всё устойчивее; дети пустынь, для которых война была нормальным делом, своего рода ремеслом, только и мечтали о том времени, когда их призовёт под свои знамёна великий Витовт. Не мудрено, что каждый слух о возможности военного столкновения с тем или другим соседом, принимался на веру и быстро разносился из улуса в улус.

В последнее время слухи эти сделались особенно настойчивыми, война, казалось, носилась в воздухе, но приказа готовиться в поход ещё не было. Да и никто не мог определенно сказать: с кем из соседей назревает война?

Счёты были со всеми соседями. С Польшей из-за некоторых подольских земель, принадлежавших некогда короне польской, а теперь присвоённых Витовтом, а в особенности о землях, оставшихся после знаменитого богача и героя князя Подольского Спытко, владевшего ими на правах ленного литовского князя. Знаменитый герой и богатырь Спытко без вести пропал в страшном поражении литовцев и поляков под Ворсклой, и так как его тело не было найдено, то предположили, что он захвачен в плен, и более 20 лет ждали его возврата.

С Москвой были серьёзные неудовольствия из-за Смоленска, отбитого Витовтом у Святославичей. Благодаря влиянию Софьи Витовтовны на мужа, хотя война между Москвой и Витовтом возгоралась каждый год и с обеих сторон в поход выступали войска, но всякий раз перед битвой объявлялось перемирие – и войска расходились в разные стороны.

С тевтонскими рыцарями дела были совсем в другом положении. Хитрые политики, эти крестоносцы-монахи, всеми силами старались поселить и усилить вражду Витовта к Ягайле, чтобы, пользуясь разладом славянских князей, скорее покорить Жмудь, отошедшую к ним сначала по договору с Ягайлой, а потом подтверждённому и Витовтом.

Но Жмудь, предоставленная своими коренными владыками в жертву Тевтонскому ордену, надо было ещё покорить. Девственные леса, непроходимые болота, отсутствие всяких путей сообщения делали это завоевание крайне трудным, а беззаветная храбрость диких сынов лесов ещё усложняла задачу. Жмудь постоянно бунтовала. Отдельные удельные князья Кейстутовичи, сидевшие там, и знать не хотели договоров, подписанных Ягайлой и Витовтом, и вели если не войну, то упорное сопротивление на свой риск. Всё это было прекрасно известно татарам несмотря на свою дикость прекрасным политикам, и они только ждали, на какую сторону грянет из Вильни удар. Им было всё равно, на которую страну идти, где грабить добычу. Грабёж, добыча, война были для них синонимами.

В начале зимы, чуть первая пороша покрыла своим белым покровом поля и болота, перед ставкой Джелядин-Туган-мирзы остановился красивый всадник на прекрасной вороной лошади. Небольшая, но блестящая свита окружала молодого витязя. Соскочив с коня, он быстро направился к ставке старого мирзы.