– Пали мортиру! – крикнул распоряжавшийся защитой замка рыцарь, и целый столб огня и дыма вырвался из пасти чугунного чудовища, подобно гигантской лягушке, лежавшего на вершине надворотной башни. Раздался оглушительный треск и гром, и несколько огромных каменьев, словно каменный дождь, полетели в сторону нападавшей толпы преследователей. Поражённые паническим страхом, литовские лошади бросились в сторону, сбрасывая не менее испуганных седоков.

– Вперёд! Вперёд! – гремел среди откачнувшейся литовской толпы голос старого Вингалы, успевшего добыть коня и броситься в преследованье.

– Вперёд! Вперёд! Там моя дочь!

– Вперёд! Вперёд! Там жрица богини Прауримы, там её дева-вайделотка! Спасите её! Спасите её! – кричали сам криве-кривейто и подручные ему криве.

Но всё было напрасно. У отряда литовцев, бросившихся в погоню за немцами, не было ни стенобитных машин, ни пушек, никакого снаряда воинского, а такой замок, как Штейнгаузен, нельзя было взять открытой силой.

Напрасно князь и криве возбуждали к нападению прибывших с ними литвин, – всё было напрасно. Твердыни рыцарского замка словно смеялись над их усилиями, а мортиры одна за другою изрыгали пламя, разнося смерть и ужас!

День уже склонялся к вечеру, когда Бельский со свитою подъехал к переправе, соединяющей Трокский замок с берегом.

У громадной деревянной пристани, далеко вдававшейся в озеро, толпились перевозчики. Бельский въехал на помост. Многие, узнав в нём знаменитого воеводу и любимца княжеского, снимали шапки и кланялись.

– Что, его ясная милость в замке? – осведомился он у одного из старших перевозчиков.

– Вот уже вторую неделю гостят, – отвечал тот, низко кланяясь, – недужен был; да теперь, слава великому Перкунасу, мудрый Спортыс сумел отогнать от него лихоманку. Здоров!

Многие из слуг ясного пана отвернулись и посмотрели в сторону при имени Перкунаса, но старый Бельский только усмехнулся в седые усы и проговорил не без юмора:

– Ну, там Перкунас Перкунасом, а ты перевези-ка нас скорее к замку, скоро и солнце сядет!

– Не смею, ясный пан! – снова с поклоном отвечал перевозчик.

– Это ещё что? Как не смеешь? – крикнул Бельский.

– Строгий приказ от каштеляна: с оружием господ не возить к замку без позволения!

– Это ещё что за новости? Давно ли такой приказ?

– А с неделю. Тут, говорят, крыжаки, чтобы проклята была их душа, подвох какой замышляли против нашего солнышка Кейстутовича. Да мы их поймали, ну вот и не пускают.

– Да ведь я не крыжак, – смеясь, заметил Бельский, – я воевода княжий.

– Знаю, ясный пан, да указ больно строг, никак не могу без позволенья, да вот на ваше счастье от замка каштелян едет, сюда гребёт.

Действительно, к пристани подходила небольшая барка, и на ней восседал на покрытой красной кошмой скамье, низенький, пузатенький человек в желтом кафтане русского покроя и узкой войлочной шапке. Он ещё издали узнал пана Бельского и низко ему кланялся. Это был помощник трокского каштеляна, подчаший шляхтич Кобзич, герба «Лютый», давно уже, чуть ли не со времени Ольгерда, занимавший этот пост.

– Челом бью ясному пану! – закричал он, чуть барка коснулась пристани, – добро пожаловать! А наш великий государь больно соскучился о твоей ясной милости, ещё сегодня за обедом вспоминал о тебе.

– Эй, вы!.. Поддержите! – крикнул он гребцам, – поддержите, разве не знаете, что я со своими ногами не могу взобраться на вашу треклятую лестницу?

Бельский слез с коня и пошёл навстречу Кобзичу, который, пыхтя и опираясь, еле взобрался на пристань. Паны обнялись как старые знакомые, и скоро лодка их поплыла обратно к Трокскому замку. Слуги пана Бельского волей-неволей должны были расположиться на ночлег в прибрежной деревушке.