Судья поглядывает на меня с недоумением, прячет улыбку в кулак. Медленно приближается к секундантам, о чем-то шепчется с ними. Потом проверяет перчатки, не сунул ли кто из нас в конский волос какую-нибудь свинчатку? Приглашает поприветствовать друг друга. Передо мной круглолицый рыжий паренек, не похожий на боксера. Зачем он здесь? Выиграть? Но выиграет только один из нас.

Мой секундант – Генка Кирпич. Разминает плечи, басом шепчет в самое ухо: «Сделай его технично. Ты сможешь. Психологически ты его уже раздавил. Выглядишь как смерть с косой. Руби его сразу!»

– Он из центра?

– Из центра. Вишь, как разодет? И глядит свысока. Не подведи.

Гонг. Бой начался.

А дальше все как в ускоренном кино. Начинаю танцевать на ринге. Ногами выплясываю рок-н-рол. Генка что-то кричит, не разобрать. Толпа в зале заводит. В ушах сплошной гул. «Красный» летит на меня, обрушивает удары, но сам закрывает глаза и опускает челюсть. Новичок.

– Лешка, давай! Работай прямыми в голову. Он открыт. В челюсть бей! В челюсть!

– Витек, навязывай ближний бой. Не открывайся. Челюсть закрой.

Три раунда по две минуты. Время как привязанное. Раунд длиться не две минуты, а сто двадцать секунд, и каждая секунда весом с десяток кирпичей. Не понимаю, кто выигрывает. Пытаюсь ударить противника в голову, но проваливаюсь в воздух. Он бьет меня по корпусу и теряет равновесие. И тут мне удается уклониться и провести правый прямой в челюсть. У «красного» появляется кровь на губе.

– Молоток, Лешка. Окропил красненьким. Молоток!

Это мой секундант.

Во время перерыва Генка шепчет, что я выигрываю по очкам. Это я? Выигрываю? По очкам? Черт возьми! Бодрит.

– Нокаутируй его, Леха, сделай красиво. По очкам не то. Надо красиво.

Генка заводится.

В третьем раунде попадаю Витьку в голову, и он падает. Рефери считает до десяти. Нокаут. Адреналиновая волна бьет мне в лицо. Сам чуть не падаю от приступа радости. Я выиграл. Это я-то выиграл? Быть не может. В трусах с нарисованными синими полосками. С фиолетовыми губами. Боже мой! Нокаут. Первый бой на ринге, и нокаут.

Самый торжественный момент. Рефери берет нас за руки, выводит в центр ринга. Выдерживает паузу. В зале тишина. Произносит вслух мою фамилию и резко вздергивает вверх руку. Победа нокаутом. Меня обнимают, хлопают по плечам. Краем глаза замечаю, что из губы моего противника по-прежнему сочится кровь. Черт возьми. Я победитель. И все-таки подавленный вид «красного» вызывает во мне жалость. Подхожу к нему, жму руку в перчатке, говорю, что он хороший боксер.

– Ладно, – улыбается он. – Не корову проиграл.

Спускаюсь в раздевалку. И сразу в душ. Теплая струя воды падает на лицо, обжигает ссадины от касательных ударов противника. Гляжу под ноги и смеюсь. Фиолетово.

Тихая Серафима

Она начинала собираться всегда в одно и то же время – за сутки до Рождества. Сначала ей приносили зеркало, которое запрещали держать при себе в палате, и Серафима приводила в порядок лицо. Потом надевала серое вязаное платье, закалывала волосы, и вертелась у серебристой амальгамы, словно девушка перед первым свиданием. Морщины исчезали, точно по волшебству, тихая печаль в глазах и уголках губ сменялась искренней детской радостью. Старушка преображалась, становилась похожей на ангела – тихая, улыбчивая, светлая, с большими слезящимися глазами.

Санитарки несли ей из приемного покоя зимнюю шубу и сапоги, а она, складывая личные вещи из тумбочки в узелок, тихо приговаривала:

– Сегодня он приедет на машине и заберет меня. Николай мой хороший. Золотой зять. У него своя машина. С дочкой приедут и отвезут меня в деревню. Не хочу я умирать в городе. Хочу ближе к родителям.