– Смотрите, чтобы не уснул на рельсах, – обращаюсь я к подростку. – А мне пора на вахту.

– В милицию звонить? – спрашивает другой паренек.

– Не надо, Денис, пусть нормально на дембель отправится.

Денис – лучший в моей секции. Хулиган, уличный боец, черный копатель. Пока ничего больше о нем не знаю. Денис накаченный, рыжий, с позолоченной фиксой во рту. Спокойный. От силы природной.

Через полчаса сижу в каморке сторожа и пытаюсь унять нервную дрожь и ломоту в руке четвертинкой самогона. Вся анестезирующая теплота уходит на снятие боли. Остаюсь трезвым и злым.

Когда рассвело, понял, что руку сломал – она опухла и почернела. Перелом закрытый, но медлить нельзя. До рабочей смены в интернате два с половиной часа, а больница всего в двух кварталах. Рискнул. Побежал в приемный покой на процедуры. Оставил склад без присмотра.

Пока мне делали перевязку и налагали шину, несколько тюков с германскими кроссовками увели. Украли, то есть. Краем глаза я заметил, как какой-то странный утренний рыбак вел свой мотоцикл с коляской на холостом ходу. Запомнил номер мотоцикла.

Днем ко мне на квартиру приехал майор Кувшинников, главный милицейский человек в поселке, внимательно расспросил меня, дал понять, что ему известно про ночную драку с пограничником. Предложил работу в уголовном розыске. Но перед тем, разумеется, бумажная рутина, полугодичное обучение на ускоренных курсах школы милиции. Я согласился. Думаю, зацеплюсь за государственную службу, а там, как-никак, выплаты за звания, пайки и прочие привилегии. Надо было выживать.

Ольга засуетилась. Будешь при погонах, сможем приватизировать ведомственное жилье. Жилье вскоре приватизировали.

– Ах, какой красавец, этот Кувшинников, – шептала Ольга. – Седой, благородный, прямая спина. Не думала, что в этой дыре живут такие отзывчивые люди. И тебе помог.

– Угу. Хороший человек, ничего не скажешь.

Ольга засуетилась больше. Давай распишемся, как муж и жена, в поселковом совете. Ты скоро будешь олицетворять власть. Надо расписаться официально.

Не сужено было этому случиться.

Когда подходили к поселковому совету, Ольга попросила меня найти кустики, чтобы сходить в туалет.

– Потерпи, – ответил я. – Тут место святое. Кирха.

– Ну, конечно! – нервно ответила Ольга. – Одни стены и остались. Внутри пьяная молодежь. Ямки роют, ищут клад. Я не за серебром иду и не за старинным фарфором. Присяду возле тех кустиков, я быстро.

– Делай, что хочешь! – рассердился я. – Иди. Покараулю.

Поселковый совет был закрыт. Единственный на весь поселок туалет тоже.

На обратном пути Ольга случайно наступила на птенца грача и заплакала.

– Ты меня не любишь, – сказала она. – Зачем я с тобой приехала в эту глушь?

– Волоком не тащил. Сама захотела.

– Грачи детенышей выбрасывают к голодному году, – всхлипывая, произнесла она. – Не выдержу я. Уеду.

– Теперь повсюду голодное время. Силы есть, проживем.

– Ты не понимаешь. Я наступила на птенца. Значит, ребенка от тебя не будет.

Я не удержался.

– Слушай, ты вроде бы не была такой впечатлительной. Что с тобой?

– Это место, – поежилась она, – мрачное, депрессивное, без солнца. Одни дожди.

– Все нормально. Не место делает человека, а человек место.

В школе милиции я учился без отрыва от работы. Служба увлекла меня с головой. И с кулаками, и с другими частями мужского тела. Увы, это так. Хороший оперативник не может быть чистым человеком. Слишком много грязи. Выбраться из свалки чистеньким не выходит.

Работа у меня пошла. Отношения с Ольгой испортились окончательно.

Однажды поздно вечером я возвращался со службы домой и увидел во дворе странную картину: сидит, скорчившись от боли в три погибели, сосед-белорус, придерживает большой палец, с которого хлещет кровь. На разделочной дыбе свиная туша, вокруг соседа суетятся знакомые.