Я могла бы ходить на консультации к тому же терапевту, что и Марни, но я точно не пошла бы к терапевту бывшего парня, кто бы он ни был. Вот я вся такая позвоню доктору Розену и скажу: «Помните ту девицу, которая прошлой осенью занималась с Блейком анальным сексом, чтобы излечить его от депрессии? Так вот, это была я! Вы принимаете страховые полисы «Голубого Креста – Голубого Щита»?»

– Сколько эта терапия стоит?

Ну, спросить-то не вредно, хотя у меня не было ни малейшего сознательного намерения вступать в группу терапии.

– Да сущие гроши – семьдесят баксов в неделю.

Я выдохнула жаркий воздух, надув щеки. Это мелочь для Марни, которая руководила лабораторией в Северо-Западном университете и чей муж унаследовал небольшое семейное состояние. Если бы я почти перестала покупать продукты и начала ездить на автобусе, а не водить машину, возможно, у меня появились бы лишние семьдесят баксов к концу месяца. Но каждую неделю?! На летней стажировке я зарабатывала по $15 в час, а родители были людьми с девизом «просто будь счастлива», так что попросить денег я не могла. Через два года мне было почти гарантировано рабочее место, но как выкроить их из студенческого бюджета?

Марни вслух проговорила номер телефона доктора Розена, но я не записала.

А потом она сказала еще одно:

– Он только что снова женился – постоянно улыбается.

И я тут же представила сердце доктора Розена: красную открытку-вырезалку первоклашки на Валентинов день с рисками, исполосовавшими его поверхность, точно голые древесные сучья зимой. Я спроецировала на доктора Розена, человека, которого никогда не встречала, душераздирающий развод, одинокие вечера в квартирке, взятой в субаренду, с готовыми ужинами, которые надо разогревать в микроволновке. А потом неожиданный поворот: второй шанс на любовь с новой женой. В груди улыбавшегося терапевта билось сердце с насечками. Моя грудь заполнилась любопытством и тоненькой, подрагивающей надеждой на то, что он сможет помочь.

Тем вечером, лежа в постели, я думала о женщинах из группы Марни: о той, что предположительно резала себя, о мошеннице, о дочери наркомана. Я думала о Блейке, у которого сформировались тесные узы с мужчинами из его группы. После сеансов он приходил домой, до краев полный историями об Эзре, у которого была надувная кукла вместо подружки, и Тодде, чья жена выбросила все его вещи на обочину, когда захотела развода. Неужели у меня все еще хуже, чем у этих людей? Неужели мою болезнь, чем бы она ни была, так уж невозможно излечить? Я ни разу не давала шанса настоящей психиатрии. У врачей были медицинские дипломы и степени – может, моя проблема требовала навыков человека, который во время учебы препарировал человеческое сердце? Может, у доктора Розена найдется для меня совет – что-то такое, что он сможет сообщить мне за один-два сеанса. Может, есть какая-то таблетка, которую он может прописать, чтобы снять остроту моего отчаяния и нанести насечки на мое сердце.

Я нашла его номер в телефонном справочнике и оставила сообщение на автоответчике через два часа после ужина с Марни. Он перезвонил на следующий день. Разговор длился меньше трех минут. Я попросила о встрече, он назначил время, и я согласилась. Повесив трубку, я поднялась и стояла в своем кабинете, дрожа всем телом. Дважды садилась, чтобы возобновить работу, и оба раза, высидев не больше тридцати секунд, вскакивала с кресла и принималась расхаживать. Разум настаивал, что не такое уж большое событие – записаться на прием к врачу, но адреналин, курсировавший по венам, намекал на обратное. Тем вечером я написала в дневнике: