– Это кто такой умный в адвокаты решил поиграть?

– Я. – Костя вышел в проход. – Фамилия Ветров.

– Персонально для тебя, Ветров. – Лейтенант пальцем указал на Костю. – В армии есть правило – каждый отвечает за себя. И чтобы ты, Ветров, сразу это усвоил, с нуля часов сменишь Маркова на почетном посту у туалета. Ну а ты, Горшков, в три часа, соответственно, сменишь своего защитника. Понял?

– А че не понять-то?

– Ну и хорошо, иди на место. – И обращаясь ко всем: – Ну все! Всем, как я надеюсь, все ясно. Значит, время пошло. Чтобы через десять минут на столах было пусто и чисто, а ваши тела находились в горизонтальном положении. Выполнять!

Лейтенант прошел несколько отсеков, вызвал парня с гитарой:

– Ты, – ткнул он гитариста пальцем в грудь, – следуй за мной.

Вскоре из первого отсека зазвучала гитара и парень хрипловатым голосом запел грустные песни. Лейтенант расслаблялся.

Присев на свое место, Колян спросил:

– Кость? А че этот чухан в погонах домотался до нас?

– Работа у него такая.

– Это понятно. А че он хотел-то?

– Показать, что в армии не принято задавать вопросов.

– Ладно. Водку не шмонали?

– Было. Мою забрали, твою, начатую, – нет.

– Козлы! Надо выжрать, пока остатки не отняли.

Колян разлил спиртное, и они допили водку, быстро перекусили, и Николай взобрался на верхнюю полку.

– Кость? А че летеха говорил про три часа?

– Сменишь меня.

– Где?

– На посту у туалета.

– Зачем?

– Да спи ты, я разбужу тебя в три и все объясню.

Скоро он захрапел. Прилег и Костя. Как это ни странно, но наступило какое-то успокоение. Не хотелось ничего, даже думать.

А поезд держал ход, унося Костю все дальше и дальше от дома, от любимой, к неизвестной жизни, возможно, к тяжелым и опасным испытаниям, которыми так богата армейская служба.

Старший лейтенант Доронин с утра чувствовал себя неважно. Сказывалась ночь, которую они с Чирковым провели, расписывая «тысячу», и пара бутылок водки, раздавленная по ходу игры. Александр стал замечать в себе некоторые перемены. Если раньше выпитое накануне никаких последствий не вызывало, то с некоторого времени утреннее самочувствие ухудшилось и появилось желание, даже потребность, слегка похмелиться. Он знал, что это симптомы алкоголизма, но ничего поделать не мог. Да и не хотел. Выпивать приходилось почти каждый вечер, за исключением, пожалуй, времени несения службы в наряде. Одиночество, которое ждало офицера дома, провоцировало эти частые, порой неумеренные пьянки.

Вот и сейчас, подходя к КПП, Доронин думал о том, как облегчить свое состояние, вернее, когда сделать это? До развода или позже? На построении Куделин под любым предлогом стремится обойти строй офицеров и выявить тех, от кого несет перегаром, чтобы, занеся в записную книжечку, при случае напомнить где надо о вопиющем факте. Поэтому Александр и размышлял, стоит ли давать замполиту еще один козырь против себя.

Но на входе в часть Доронина уже ждал Чирков.

– Сань, ну ты и спать горазд. Я тебя уже полчаса жду.

– А ты что, вообще не спал?

– Какой там сон? Благоверная такой разнос устроила. Пришел-то я домой в четвертом часу.

– Да, засиделись мы. Ну и чем дело кончилось?

– А ну ее. Что об этом говорить? Пойдем лучше по пивку вдарим?

– А развод?

– Какой развод в воскресенье?

– Куделин вчера объявлял о построении.

– Пошел он, этот Куделин. Пусть своих поджопников строит. Командир ничего не говорил? Нет. Ну и все. А Куделин? Шел бы он, этот Куделин.

– Ты чего завелся?

– Нет, ты идешь или будешь и дальше Муму травить?

– Пошли.

– Вот это другое дело, а то Куделин, Куделин, да кто он есть-то по большому счету? Замполит. Этим все сказано.