Киваю Клавдии Анатольевне, посмотревшей на меня строгим взглядом и замечаю такой же у Галины Владимировны. Удержалась, чтоб глаза не закатить. Будто я тут пытаюсь скрыться от ответственности. Топая подошвами тёмно-оранжевых кроссовок поднимаюсь по ступенькам к сцене, быстро скрываясь за тяжелым красным бархатом шторы, вглядываясь в темноту. Реквизит, стойка для микрофона, старые колонки, пыльные мешки и никаких признаков Еремина. Пересекаю помещение дойдя до подсобки, дергая ручку и тут же слышу шорох за дверью.

Ага, попался!

- Еремин, выходи подлый трус, - оповещаю о своем приходе, прислонившись ухом к двери. Шум, чье-то недовольно кряхтение, испуганный шепот и тихий грохот каких-то сваленных вещей. Снова стучу, рыча от недовольства.

- Давай живее, травоядное! Ты что там, догрызаешь кочан капусты в попытке унять напряжение?!

Замок с тихим щелчком открывается, позволяя повернуть ручку в полный оборот, дабы распахнуть дверь. Но оно не нужно. С той стороны кто-то дергает ее, едва не сбивая меня с ног и наружу выбегает Катька, испуганно пробормотавшая извинения, поспешно бегущая в сторону выхода, едва не спотыкаясь о всевозможные препятствия. А еще у нее волосы растрепаны да губы припухли, а довольное лицо Еремина вкупе с задницей на старой исписанной парте, брошенной в подсобке, бесит неимоверно. Особенно, если учесть, что он даже не удосужился переодеться. Оглядывает меня с ног до головы, принимаясь громко ржать.

- Да, Гроза, – хмыкает, отойдя наконец от приступа истерии, поправляя немного помятую белую рубашку с эмблемой школы. – Тыква – твой тотемный овощ. Ты знала, что русское слово «тыква», по версии словаря Успенского, возможно происходит от праславянского tyky из tykati — «жиреть, толстеть»? По-моему, все логично.

Развязываю веревочки под подбородком, стягивая шапочку с волос, сдувая длинную прядь со лба, мрачно посмотрев на этого умника.

- О, правда? – притворно изумляюсь, с трудом шевеля руками, приложила левую ладонь куда-то в район груди возле подмышки, усмехаясь. – Неужели я слышу умные речи из твоего рта впервые за 11 лет школьного обучения. Вы что тут, букварь изучали?

На губах засранца улыбка истинного мачо вкупе с ехидным тоном.

- То, что мы тут изучали, тебе вообще не светит, если продолжишь поедать кексы коробками, Гроза.

Скучающе прислоняюсь к косяку, мотая шапочку за завязки в руке, лениво оглядывая пыльное помещение. Здесь хранится всякий хлам – идеальное место для Еремина. Он тоже бесполезен для общества, как сломанное картонное дерево с ободранными листьями рядом со столом, на котором восседал Макс.

- Еремин, - тяжко вздыхаю, причмокнув губами. – Твои саркастичные шутки за триста давно не катят. Давай что-нибудь поживее придумай, пока я тебя в этом склепе не похоронила. Потом сам будешь Клавдии Анатольевне и нашей клане на очной ставке сказки рассказывать, как ты ревизию мусора из подсобки проводил, - хмыкаю, замечая мелькнувший на лице страх. Еще бы, не мне влетит за очередное попадание в кабинет директора. В прошлом году директриса вызвала наших родителей. Мои, как обычно, приехать не смогли. А вот отец Макса орал так, что стены школьные тряслись. По-моему, месячное наказание и лишение всех привилегий в виде карманных денег ему не понравилось. Вот сейчас я тоже вижу этот страх. Моментально спрыгивает со стола, прекратив изображать крутого парня, прорычав:

- Стерва ты, Грознова, - делает шаг к выходу, но я ловко вынимаю ключ от подсобки, необычайно быстро для такого костюма перемещаясь за дверь, быстро ее захлопывая и вставив ключ, поворачиваю под вопль Еремина.