– Для того чтобы позабавить вас, обезьян, я, дурак, причинил несчастной матери такую боль… Так смейтесь же, смейтесь же!..

Он состроил рыбью физиономию и начал:

Но на сей раз они не смеялись. Они были слишком хорошо воспитаны для этого…

…и умер Сын Божий – это совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребенный, воскрес – это несомненно, ибо невозможно.

Тертуллиан. «О плоти Христа»

Несколько лет тому назад сидели мы как-то в клубе и беседовали о том, каким образом и при каких обстоятельствах каждый из нас встретит свою смерть.

– Что касается меня, то я могу надеяться на рак желудка, – проговорил я, – хотя это и не бог весть как приятно, но это – наша старая, добрая семейная традиция. По-видимому, единственная, которой я останусь верен.

– Ну а я рано или поздно паду в честном бою с двенадцатью миллиардами бацилл. Это тоже установлено! – заметил Христиан; он уже давно дышал последней оставшейся у него половиной легкого.

В той же мере драматичности лишены были и другие виды смерти, с большей или меньшей определенностью предрекаемые прочими собеседниками, – банальные ничтожные виды, за которые всем нам было весьма совестно.

– Я погибну от женщины, – сказал художник Джон Гамильтон Ллевелин.

– Ах, неужели? – рассмеялся Дадли.

Художник на мгновение смутился, но затем продолжал:

– Нет, я погибну от искусства.

– И в том и в другом случае – приятный род смерти.

– Точно ли?..

Разумеется, мы высмеяли его и убеждали его, что он очень плохой провидец.

Пять лет спустя я повстречал Троуэра; он тоже тогда был с нами в «Пэлл-Мэлл».

– Снова в Лондоне? – спросил он.

– Уже два дня.

Я спросил его, пойдет ли он сегодня вечером в клуб. Он ответил, что весь день занят в суде. Ну да, Троуэр вне клуба – кто-то вроде прокурора. Пожелаю ли я отобедать у него? Конечно. У Троуэра отличная стряпня.

Около десяти часов мы покончили с кофе, и слуга подал виски. Троуэр потянулся в кожаном кресле и положил ноги на каминную решетку. И начал:

– Ты встретишь в клубе лишь очень немногих из прежних знакомых.

– Почему?

– Многие поспешили оправдать свои предсказания. Помнишь, однажды ноябрьским вечером мы разговаривали о том, кто из нас и как умрет?

– Конечно. На другой же день я уехал из Лондона и только теперь вернулся.

– Ну так Христиан Брейтгаупт был первый. Спустя полгода он умер в Давосе.

– Ловко. Впрочем, ему было легко сдержать свое слово.

– Труднее было сдержать слово Дадли. Кто бы мог подумать, что его полк покинет Лондон? Он получил под Спион-Копом пулю в лоб[23].

– Он предрекал тогда, что умрет от ранения в грудь. Впрочем, это почти то же самое.

– Нас тогда было восемь. Пятеро уже готовы, и каждый – на собственный лад. Сэр Томас Уимблдон – третий. Разумеется, воспаление легких. В четвертый раз. Он не пожелал упустить случая поохотиться на уток и простоял пять часов по пояс в Темзе. Черт знает, что за удовольствие.

– А Боулдер?

– Этот еще жив. Ты его встретишь в клубе, здоров и свеж, вроде меня с тобой. Но надолго ли? А Макферсон тоже умер. От удара – два месяца тому назад. Он был жирен, как рождественский индюк, но все-таки никто не думал, что он так скоро окончит свои дни, ему было всего только тридцать пять. Совсем юноша.

– Остается художник. Что с ним случилось?

– Ллевелин сдержал свое слово лучше, чем кто-либо из нас. Он погибает от женщины и от искусства.

– Он погибает? Как понять это, Троуэр?

– Он уже десять месяцев как в сумасшедшем доме в Брайтоне. В отделении для неизлечимых. Его молодая модель, лет около двадцати тысяч от роду, превратилась в ничто от его горячего поцелуя. Это так подействовало на его мозг, что он впал в безумство.