Красивая дама громко вскрикнула и в глубоком обмороке упала на руки инженеру. Все засуетились вокруг нее, доктор смочил свой платок одеколоном и приложил ткань к ее лбу, а Голубая Ленточка, порывшись в карманах, разыскала нюхательный флакон и сунула даме под нос. Она припала на колени, и крупные слезы закапали из ее голубых глаз на лицо матери.
– Мама, милая, дорогая мама, прошу тебя, проснись! Очень-очень прошу тебя! Ну же, проснись, милая мамочка, я покажу тебе еще столько прекрасного! Сейчас совсем не время спать, мама, мы же в краю чудес!..
Порт-о-Пренс (Гаити)
Июнь 1906
Бледная дева
Когда Лотар вошел, Дональд Маклин, дожидавшийся его в кафетерии, воскликнул:
– Наконец-то! Я уж думал, вы явиться не соизволите…
Лотар сел и стал помешивать оранжад, который ему подала официантка.
– В чем дело? – спросил он.
Маклин слегка наклонился к нему.
– У меня для вас кое-что интересное, – сказал он. – Вы ведь изучаете метаморфозы Афродиты? Возможно, я дам вам шанс узреть Рожденную-из-Пены в новой инкарнации.
Лотар зевнул:
– Вот как… что, правда?
– Чистейшая! – подтвердил Маклин.
– Позвольте минуточку, – продолжал Лотар. – Венера – истинная дочь Протея, но мне думается, что я знаю все ее личины наперечет. Я был год тому назад в Бомбее у Клауса Петерсена, к примеру…
– Ну так что же? – спросил шотландец.
– Как это «что же»? Стало быть, не знаете Клауса Петерсена? Петерсен родом из Гамбурга, и он талант, а возможно, и гений. Маршал Жиль де Рэ – шарлатан на его фоне!
Дональд Маклин пожал плечами:
– Ничего необычного – в наше-то время…
– Вы правы. Ну хорошо, Оскар Уайльд был, как вам известно, мой лучший друг. Затем в течение долгих лет я знал Инес Сикл. Каждое из этих имен должно вызвать в вас целую массу сенсационных впечатлений.
– Но не все! – заметил художник.
– Не все? – Лотар побарабанил пальцами по столу. – Но во всяком случае – лучшие. Итак, буду краток: я знаю Венеру, которая обращается в Эроса. Знаю и ту, что облачается в меха и берет в руки хлыст. Знаю Венеру в образе Сфинкса, кровожадно вонзающего когти в нежное детское тело. Я знаю Венеру, которая сладострастно нежится на ложе из падали, и ту богиню запретной любви, в честь которой во время черной мессы приносит гнусную жертву жрец. Лоретт Дюмон брала меня в свой «зоологический сад», и там я повидал, да и испытал тоже кое-что, лишь немногим известное – возрожденный Содом со множеством экзотических развлечений. Более того, у леди Кэтлин Мак-Мэрдок в Женеве я выведал один такой секрет, что любую живую душу поверг бы в сущий ужас! О да, Венера известна мне в худших, в грязнейших своих проявлениях – или же они и есть чистейшие? Тем не менее неужто вы полагаете, что богиня безграничной любви, которая и мужа почтенного способна поженить на простом цветке, сыщет такую маску, какую сочту я за прежде невиданную?
Маклин курил сигару с оттягом.
– Не могу ничего вам обещать, – сказал он, – знаю лишь, что герцог Альдобрандини Этторе уже три дня как вернулся в Неаполь. Вчера я встретил его близ Толедо.
– Несказанно был бы рад свести с ним знакомство! – сказал Лотар. – Мне не раз про него доводилось слышать. По слухам, это один из тех людей, чья манера жить – искусство сама по себе, в силу их средств и влияния…
– Не стану рассказывать вам о нем многое сейчас, – сказал художник-шотландец, – но в скором времени вы и сами удостоверитесь, что слухи те не врут. Послезавтра у герцога собирается общество, и я хочу привести вас туда.
– Премного благодарю! – поклонился Лотар, и на это шотландец рассмеялся:
– Альдобрандини был очень весел, когда я встретился с ним. Это во-первых. Во-вторых, он пригласил меня к себе в самое необычайное время – пять часов пополудни. Все это, очевидно, не без основания. Я уверен, что герцог готовит для друзей совсем особенный сюрприз. Если мои предположения оправдаются, можете быть уверены – мы там испытаем нечто неслыханное. Герцог никогда не идет протоптанными путями.