Далее был распад Союза. Те деньги, что он не успел потратить, в итоге обесценились. Благо, как он говорит, успел купить себе к этому времени дом в деревне, заветную Волгу и даже дефицитную, в то время, технику: видик, холодильник, хотя со временем этот дефицит всё равно морально устарел. Но он даже не переживал о том, что его деньги обесценились. Он их, по его словам, в итоге просто закопал в огороде, как какой-то пиратский клад. Сколько их там – не говорит. Его это всегда волновало крайне мало, и даже в тяжёлые 90е, в отличие от многих граждан, он жил весьма безбедно. Наверное, потому что «путешествовал» заграницу, в частности, долетал сознанием аж до США, собирая небрежно брошенные американцами доллары, что высоко ценились здесь.

Не смотря на стабильный высоких доход, своими средствами Олег особо не светил. Жил, по его словам, в однокомнатной квартирке. Даже продал волгу и купил Копейку, чтоб не особо привлекать внимание. Тогда, в разгул бандитизма, опасно было говорить кому-то, что у тебя есть деньги. Нет, ему не было бы обидно, если б его ограбили, но вдруг лишили бы жизни – уже другой разговор. Он так и работал в институте, где ему, как и другим сотрудникам, подолгу задерживали зарплату. Но в отличие от других преподавателей, у него в холодильнике всегда была еда, пусть и по завышенной на рынке цене. А сбережениями своими он нередко помогал знакомым в трудные времена. Но делал это, разумеется, как и я, анонимно. За несколько лет у него, практически в каждом большом городе России, Украины и Белоруссии была своя квартира. Это не считая домов в живописных деревнях.

Однако, один местный криминальный авторитет Бармолей всё-таки каким-то образом прознал о состоянии скромного московского доцента, и решил, как говорилось в то время, «наехать», видя в преподавателе дойную корову.

Но вот во всех городах у Олега Григорьевича были не только квартиры. Уж очень он любил помогать местным бродягам и другим обездоленным, в том числе – матерям-одиночкам, вышедшим из тюрьмы зекам и другим, нуждающимся в помощи. В ответ, те были ему очень благодарны. И настолько благодарны, что в один прекрасный вечер помогли «решить вопрос», убрав такую вескую помеху. Тогда никто не мог и подумать на скромного историка, списав это убийство на обычную криминальную разборку за сферы влияния. Тем не менее, историк, опасаясь мести, всё же переехал сюда в Одессу, где и засел до сих пор. Чем он здесь занимался всё это время – он не рассказывает, но говорит, что работал…

– Так, а почему вы вдруг решили отдать эту вещь мне? Вам надоело жить безбедно?

– Она сама выбрала тебя.

– Она?

– Сорока.

Далее уже молчал я, пристально устремив взгляд на собеседника.

– С начала года во время этих «полётов» меня периодически относило к тебе, против моей воли. Сначала я не понимал, что это значит, но такие переносы участились, и я видел всё, что ты делаешь. Я видел, как ты ходишь на работу, в университет, видел где и как ты живёшь. Несколько раз даже меня относило весьма не вовремя, и мне приходилось наблюдать те моменты твоей обыденной жизни, которые смотреть мне не особо хотелось. Понимаешь о чём я. Ну, дело-то молодое, в наше время тоже такое делалось, вот только вслух о таком не говорилось, да и «источников вдохновения» в наше время практически не было. Единственное, что у меня было – это портрет Аллы Пугачёвой на стене.

– Давайте не об этом.

– Так вот. Дело в том, что пару месяцев назад доктор мне поставил диагноз, который в моём возрасте весьма неблагоприятный. Склероз стенок сосудов, плюс сердце уже не то. До этого я несколько раз падал в обморок, и похоже, что птичка теперь подыскивает себе уже нового хозяина. Так что, бери.