«Сокол, мне так одиноко без тебя… Слышишь?»

– Слышу, слышу. И уже не впервой за сегодня, – недовольно фыркнули над моей головой и уже кому-то еще сквозь грохот уличной драки да звон стали. – Беги сюда, дружинный! Княжне совсем худо… Неси-ка ее в терем да Парацельса на помощь кликни. Мы тут сами управимся.

«Да потерплю я, подумаешь», – в мыслях вяло откликнулась я.

– В терем, глупая девчонка! Тебе князь велит! – рявкнули мне и едва слышно. – И за какие прегрешения меня тобой боги наградили…

«Так, и правда, не впервой же…»

Картинка перед моими глазами окончательно потемнела, схлопнулась, в ушах завыл невидимый ветер, и я словно провалилась сквозь мостовую прямо в подземное царство.

***

– Княжна умирает, – где-то я уже слышала этот тихий мягкий голос. Вот только где?

– Так спаси ее! Ты же лекарь княжеского дома! – это уже Финист. Неужели он, и правда, за меня переживает? Но почему вдруг?

– Я не смогу. Я – грек, княже. А яд норманнский. Ничегошеньки я в нем не смыслю. Горячку от водицы морской победить сумею, но только не яд.

– И что же, дать девке молодой погибнуть? Она меня от той стрелы оттолкнула. Иначе я бы ныне умирал, не она.

– Леший уже снадобье варит. Ты, княже, позволь ему в тереме остаться, он знахарь полепше многих. Ему же ты веришь?

– Верю, – в голосе Финиста не нашлось места сомнениям.

– А Ольге – нет?

Теперь Финист умолк и молчал очень долго. А мне было так важно услышать, что же он скажет.

– Конунг Бьерн, вожак норманнский, давеча с пеной у рта мне доказывал, будто изборская княжна с ним в долю вошла, – наконец нехотя заметил правитель Арконы. – А жизнь мне спасла, чтоб доверие заслужить…

– Чушь несусветная! – оборвал своего князя греческий лекарь, теперь я его вспомнила. – Умнее твой норманн ничего измыслить не мог?

– Чушь? – с легкой угрозой поинтересовался Финист. – А что же правда тогда? Вымолвишь? Молчишь… Все вы молчите! Выходит, и верно, стоит мне у Ольги спросить, что ж такого в княжестве ладожском со мной приключилось, что вы все воды в рот набрали! Глядишь, и удивит она меня чем!

– Княже…

– Али мне пленным норманнам поверить все же?

– Дурень ты, княже, – обреченно вздохнул Парацельс. – Дальше носа своего не видишь…

– Не часто ли все вокруг дураком меня величать начали?! – разозлился великий князь. – Дядька, Радимира, Бьерн конунг, ты вот теперь.

– Говорю, как уж есть, – буркнул грек. – С каких это пор ты разбойникам норманнским верить стал вперед ободритов? Ты спросил, княже, я ответил: девица – та, кем назвалась. Тебе она лишь добра желает, хоть и дурости в ее головке умной шибко уж много. А чтоб с Бьерном водиться, так Ольга ни за что бы на то не пошла. Хочешь, голову за то под топор подставлю?

– Не много ли берешь на себя, лекарь? Коли разумеешь, кто мне добра желает, молви, откуда Бьерн ее имя проведал, ежели они до того не встречались?

– Откуда ж мне знать, княже? Ты лепше сердце свое слушай, а не то, что всякий сброд тебе наболтает. Сердце тебе не солжет.

Финист промолчал. На его месте я бы тоже задумалась, откуда норманнский вожак узнал мое имя. Ведь в лицо мы знакомы не были, а на острове меня кликали только девкой. И если князь все же поверит Бьерну, что будет со мной?

– Где сестрица моя? – раздалось чуть погодя.

– Так, она, княже, знахарю дружинному помочь собиралась…

Бахнула тяжелая дубовая дверь. Кажется, Радимире и Лешему вместе остаться будет непросто. Эх, вот открыть бы глаза да сказать ему. Но как тут скажешь, если я умираю… Вокруг снова зашумел невидимый ветер. Черная воронка продолжала медленно вращаться перед глазами, уши словно забило невидимой ватой. Как же мне плохо… И что это за гадость льется в рот…