Спущенный на воду в далеком 1817 году, «Фершампенуаз» был, по своему, уникален. Проект появился на фоне военной эйфории, когда победы над Наполеоном окрыляли, в том числе, кораблестроителей, желавших дать родной стране самые-самые лучшие корабли, воплотившие в себе всё, что только есть нового. Занесенный в списки адмиралтейства в качестве вполне рядового 74 пушечного корабля, линкор стал единственным в своем роде воплощением концепции океанского линейного корабля. Существовали даже планы отправить его на дальний восток, где такой крупный корабль смог бы достойно защищать интересы России, но потом подсчитали, во что обойдется создание необходимой для линкора базы в единственно пригодной для него Авачинской бухте Петропавловска, и оставили эту затею.

Слишком крупный и глубокосидящий корабль не имел на мелком и закрытом Балтийском море преимуществ перед своими гораздо более маленькими собратьями, но требовал существенно большего экипажа, и дорогого обслуживания. Именно поэтому прекрасно построенный корабль с дубовым набором и медными креплениями участвовал всего в одной кампании, а затем был фактически брошен в Купеческой гавани Кронштадта, где медленно гнил долгие годы.

Во время случившегося три года назад наводнения «Фершампенуаз» устоял на своем месте, но линкор не стали вводить в состав флота. Ведь надо было тратиться на ремонт корабля, малопригодного по дороговизне. Куда проще для чиновников оказалось совсем немного покривить душой, и признать линкор не подлежащим восстановлению.

Про корабль вспомнили, когда группа офицеров, давно жаждавшая свергнуть ненавистного многим адмирала Моллера, собирала на него компромат. Доброжелатели донесли императору, что наиболее крупный корабль флота, имеющий самую тяжелую артиллерию, стоит в Кронштадте и обречен на неизбежную гибель. Гнев самодержца, разразившийся после ознакомления с предоставлененными документами, стоивший теплых мест немалому количеству адмиралтейских чиновников, можно понять – ведь шла война, и на счету была каждая пушка. По личному указу императора Николая Павловича Романова «Фершампенуаз» предписывалось подготовить к плаванию, и отправить на Средиземное море с эскадрой, идущей на усиление флотилии вице-адмирала Гейдена.

Быстро починить ветерана, корпус которого имел уже «значительные гнилости» не представлялось возможным, но у кораблестроителей не оставалось выбора. До ледостава линкор ввели в док, где теперь наспех ремонтировали, выпиливая, порой, целые секции обшивки и набора, и заменяя их новыми, попутно обильно заливая кипящей смолой все подозрительные на гниль места.

Прибыв в феврале в Кронштадт, Юган сперва недоумевал, что потребовалось от него начальству посреди зимы. Обычно, в это время года офицеры сидели по домам, многие отправлялись навестить родственников и поправить дела в далеких поместьях, и вызов в главную базу флота был мягко говоря необычным явлением. Картина поднимающихся над доками густых клубов дыма поразила его еще на полпути до острова, но сперва юноша отправился не к ним, а в адмиралтейство.

К своему глубочайшему удивлению Юган не застал ни начальника Главного морского штаба князя Меньшикова, ни даже адмирала Моллера. В приемной адмирала сидел пожилой клерк, с безмерно усталым видом перекладывавший огромные стопки каких-то документов. Он спросил у Югана фамилию, покопался несколько минут в бумагах, и вручил ему два конверта. В одном лежал долгожданный юношей лейтенантский патент, в другом – назначение четвертым лейтенантом на тимберуемый в кронштадтском доке линейный корабль «Фершампенуаз», с предписанием немедленно по получении явиться к командиру корабля капитану первого ранга Григорию Ивановичу фон Платтеру.