Брюс покачал головой.

– Дело не в том, чтобы выследить, – заметил он, – а в самой охоте. После того как на него нападут, гризли все время переходит с места на место. Из этой округи он не уйдет, а вот на открытых склонах больше уже не покажется. Метусин должен быть здесь с собаками дня через три-четыре. Вот когда мы пустим в дело свору эрделей18, тогда пойдет потеха.

Ленгдон взглянул на огонь через отполированный канал прочищенного ствола и сказал с явным сомнением:

– Не верится мне, чтобы он нагнал нас и через неделю. Уж очень гиблыми местами мы шли…

– Ну, этот старый индеец не сбился бы с нашего следа даже на голых скалах, – убежденно заявил Брюс. – Он будет здесь дня через три, не больше, разве что собаки по глупости будут слишком уж лезть в драку с дикобразами и перекалечатся. А когда они прибудут… – Брюс встал и потянулся всем телом, – вот тогда-то и пойдет потеха, – закончил он. – По-моему, медведей в этих горах такая пропасть, что не пройдет и десяти дней, как все наши собаки будут перебиты… Хочешь пари?

Ленгдон щелкнул замком, ставя ствол ружья в боевое положение.

– Я доберусь до этого медведя, – сказал он, пропуская предложение Брюса мимо ушей, – и, думаю, мы сделаем это завтра же. Ты, Брюс, конечно, собаку, съел по части охоты на медведя, но мне все-таки кажется, что рана у него слишком тяжелая, чтобы он забрел очень уж далеко.

Около костра у них были устроены постели из мягких веток пихты, и, последовав его примеру, Ленгдон расстелил одеяла.

День выдался трудный, и усталость взяла свое. Не прошло и пяти минут, как Ленгдон уснул.

Он все еще спал, когда на рассвете Брюс выбрался из-под одеяла. Тихо, чтобы не разбудить товарища, натянул сапоги и четверть мили прошагал по густой росе за лошадьми. Через полчаса он вернулся, ведя Дишпен и верховых лошадей. Ленгдон уже был на ногах и разводил огонь. Ленгдон часто думал, что именно такие вот утра, как это, и помогли ему в свое время разочаровать врачей. Ровно восемь лет назад он впервые попал на север. У него была впалая грудь и больные легкие. «Ну что ж, поезжайте, молодой человек, раз уж вы так настаиваете, – сказал один из врачей, – но вы отправляетесь туда на собственные похороны». Теперь же его грудная клетка стала шире на целых пять дюймов, а мускулы – железными.

Из-за гор просочились первые розовые лучи восходящего солнца. Ленгдон всей грудью вдыхал воздух, напоенный ароматом цветов, росы, растений, и вливающее новые силы благоухание пихты. Он не мог, подобно Брюсу, сдерживать радость, доставляемую ему жизнью на лоне природы. Ему хотелось кричать, петь, свистеть. Но сегодня он держал себя в руках, хотя его и трясла охотничья лихорадка. То же самое, правда, не так бурно, переживал и Отто.

Пока Брюс седлал лошадей, Ленгдон замесил пресные лепешки. Он освоил до тонкостей всю премудрость пекарного искусства охотника. И его метод заключал в себе двойное преимущество: избавлял от хлопот и экономил время. Он развязал один из тяжелых брезентовых мешков с мукой, примял верхний слой кулаками и сделал углубление в муке; влил пинту воды, полчашки жира карибу, добавил вместо дрожжей столовую ложку пекарного порошка, щепотку соли и принялся месить тесто прямо тут же, в мешке. Не прошло и пяти минут, как пресные хлебцы лежали на большом цинковом противне, а еще через полчаса завтрак был готов: поджарилась баранина, сварился картофель, а пресный хлеб так пропекся, что стал золотисто-коричневым.

Когда охотники тронулись из лагеря, на востоке уже показалось солнце. Они проехали долину и, спешившись, стали подниматься по склону горы. Лошади послушно шли за ними.