Рори накладывает поленья в жаровню. Он стоит на коленях, словно молится. На лицо ему падают волосы. Дэниэл и Хелен сидят вместе на качелях. Я зажгла свечи в стеклянных фонарях «летучая мышь», ветви вишневого дерева опутала гирляндой. Деревянная терраса серебрится в их свете. Надо бы не забыть сделать снимок для «Инстаграма».

– А я жару люблю. По мне, так чем жарче, тем лучше, – отзывается Рори.

– Ну, тебе же беременность не грозит. – Хелен на качелях меняет позу. На ней длинное платье с цветочным узором. Оно укрывает ее огромный живот, как палатка. А он у нее сейчас уже больше, чем у меня, и вообще за время беременности она сильно раздалась. Ладони ее покоятся на животе; бледные толстые пальцы растопырены и напоминают морскую звезду. – А я устала от жары, – продолжает Хелен. – Дождик бы не помешал. Вы видели Гринвич-парк? Трава вся выгорела, пожухла.

– Ничего, новая вырастет, – бурчит Рори. – Не драматизируй, Хелен.

Я кладу прохладную ладонь на его плечо, намекая, чтобы он замолчал.

– Говорят, нам отпущено еще несколько теплых дней, – успокаиваю я мужа. – Вечерами, правда, холодает, да? Хелен, принести тебе одеяло?

Рори раздраженно вздыхает, закатывая глаза:

– Ради бога, ну вот скажи, на что ей одеяло?! В кои-то веки в нашей проклятой стране выдался теплый вечерок, хоть на свежем воздухе можно посидеть! Надо наслаждаться моментом! – произносит он таким тоном, словно мы все, остальные, портим ему удовольствие. – С сердитым выражением на лице Рори берет растопку и обращается ко мне: – Нужно ли вообще это разжигать?

– Нужно, – отвечаю я. – Огонь создает определенную атмосферу. К тому же твоя сестра замерзла.

При этих словах Дэниэл поднимает голову и моргает, глядя на меня сквозь стекла очков, будто он спал, а я его разбудила. Рядом с раздувшейся Хелен он выглядит субтильным; брюки и рубашка морщатся в тех местах, где ткань не облегает тело.

– Хелен, ты замерзла? – уточняет он у жены.

Та заверяет его, что ей не холодно, а сама плотнее закутывается в свой серый кардиган, будто это спасательный жилет. Дэниэл начинает снимать с себя пиджак, но я жестом его останавливаю:

– Не надо, я принесу одеяло. – Я встаю с гамака и иду в кухню. Там, оглянувшись на Рори, извлекаю ноутбук из-под газет, которыми прикрыла его некоторое время назад, когда муж вошел в комнату. Сев так, чтобы с террасы меня не было видно, я удаляю историю поиска. Это занимает всего секунду.

Сквозь стеклянные двери я смотрю на мужа и гостей. Из дома терраса похожа на плот, плывущий по спокойному темному морю. За качелями мерцают и переливаются огни большого города, словно некий иной мир на далеком берегу. Порой в Гринвиче чувствуешь себя как на другой планете.

Идея поселиться в Мейз-Хилл принадлежала Рори. Ориентиром для нашего дома служит громадный платан. Соседний отличает синяя именная табличка. Рори любит показывать на нее, сообщая всем и каждому, что некогда там жил знаменитый архитектор. Говорит он это таким тоном, что сразу становится ясно: он хочет, чтобы однажды и на его доме повесили подобную табличку.

На табличку мне плевать, а вот вид с балкона нашей спальни на верхнем этаже нравится. Вид на город впечатляет. С высоты кажется, будто он раскинулся на серебряном блюде. Строительные краны горделиво высятся на фоне стального неба, размеченного красными огоньками. Переливчатые закаты, свинцовый блеск Темзы. Сегодня я снова пыталась с балкона сфотографировать панораму для «Инстаграма». Хороший снимок никак не получается – из-за плохого света небо кажется тусклым, маленькие огоньки сливаются.