Включив мозги в режим «Форсаж» Николай Васильевич сначала крупными мазками нарисовал портрет своей Дульсинеи. Во-первых, это должна быть белая женщина. Негритянки, вьетнамки, арабки и прочие цветные особы исключались. Боже упаси! Николай Васильевич не был расистом. Он был близорук. Вы помните, он носил на своём знаменитом носу очки в 2,5 диоптрии. Близорукость породила брезгливость. Цветную женщину, нужно свой указательный палец послюнявить и, проявляя политкорректность, потереть где-нибудь за ушком. Только так можно определить, когда она мылась в последний раз. Способ конечно рисковый. Поэтому во избежание международного скандала товарищ Гоголь решил, его Дульсинея будет белой.
Возраст будущей избранницы души и сердца Николай Васильевича ограничивался требованиями уголовного кодекса РФ. Верхняя планка колебалась в районе 35–40 лет. Абрис, цвет волос, глаз, вес, соотношение диаметров груди, талии, попки принципиального значения не имели. Они величины переменные. Даже рост своей Дульсинеи Николай Васильевич не планировал. Он практикой бытия убедился – постель всех выравнивает. Короче говоря, товарищ Гоголь каких-то требований на особицу к внешнему облику своей Дульсинеи не выставлял. С лица воду не пить, лишь бы человек был хороший.
Хорошесть человека, особо женского пола, напрямую зависит от кредитоспособности мужчины и составляет величину коварную в своей переменчивости с больших плюсов до жирных минусов, всплывающих на бракоразводных процессах при разделе имущества.
Зная, сей феномен женской «хорошести» не понаслышке, Николай Васильевич в уравнение будущей Дульсинеи ввёл постоянную константу: претендентка на роль мадам Гоголь должна полюбить Николая Васильевича не как лучшего телеоператора ОблTV, а как учителя «очень» средней школы с ежемесячным намёком на зарплату.
Приняв исторически важное, можно сказать, эпохальное для будущего своей судьбы решение, товарищ Гоголь решительно перевернул страницу своей книги судьбы с твёрдым намерением начать новую жизнь с чистого листа.
По этому поводу он справил поминки по своим беспутно прожитым годам, и провалился в трёхдневный загул.
Глава 2
Может ли целый город быть действующим лицом большого эпического, можно сказать прямо, нетленного произведения? Или, смешно сказать, какой-нибудь затрапезной повестушки? А то и того менее – малюсенького ехидного рассказика?
Не знаете?! Вот и я не знаю. Например, взять город Одессу. При наличии одесситов, как прописанных, так и приезжих, она тянет вполне чуть ли не на главную героиню. А если выселить из города всех от мала до велика, что будет в остатке?
Набор из кирпича, железобетона, проводов, труб и унитазов останется. Без сатиры и юмора. Сдулась наша героиня. Только через пару тысяч лет любопытные археологи будут выискивать перлы одесских юмористов на руинах стен общественных туалетов. В Трое раскопали золото, а в Одессе найдут золото перлов Жванецкого.
Значит город без народонаселения, совсем даже не город, и тем более не герой, а место будущих археологических раскопок. Может быть, раскопают, если деньги выделят, может, нет.
Наш город Глупов, конечно не Иерусалим. Его мостовые Христос и апостолы не топтали, но на тысячу лет своей истории потянет. Живых свидетелей тех времён, понятное дело, не сохранилось. Так бы горожане, то есть глупышки и глупцы, помирали бы и дальше без чётких знаний своих исторических корней. Помог случай. На Глуповской макаронной фабрике пропали чертежи каких-то сверхсекретных макарон. Вчера, знаете ли, были, вот тут лежали! Все их видели и никому, представляете, НИКОМУ были не нужны! А сегодня их как корова языком слизнула. Нет их. И ни кто их больше не видел и не находил.