Фасон одеяний невесты, походил на женскую тунику, выгодно подчеркивал изгибы женского тела, при этом умудряясь соблюсти целомудрие и большую долю недосказанности. Уверен, что в этом мире или же в ином, крайне мало мужчин, которые не отметили бы красоту девушки. А волосы… В них был заплетен жемчуг. И это, оказывается, так красиво, что глаз не отвести.

Нельзя… Вот вообще мне нельзя думать об этом… Опасно и неправильно. Может посетить дом с доступными гречанками? И завтра на первой полосе «Константинопольских ведомостей» «Порочный воевода перепробовал всех девиц в бордели». И пусть газет еще не придумали, но слухи в городе разлетаются быстрее, чем сигнал по проводам.

– Говори! – потребовал я, когда евнух Андроник, прикрепленный ко мне сопровождающий, зашел в небольшую комнату, но хорошо, что только мою, со всеми удобствами и шикарным ночным горшком.

– Тебя интересует, как все прошло? – усмехнулся евнух, а я кивнул. – Усильте охрану к девице! В городе есть разные шпионы, мало ли. Могут и германцы действовать и сельджуки. Она императору сильно приглянулась, он распорядился готовить свадьбу в течение месяца. Не слыхано!

– Что может ей угрожать? – подобрался я.

– Все знают, что император строгий, справедливый и рассудительный только тогда, когда принимает решения не под влиянием сильных чувств. Здесь же всем разумным людям уже понятно, что молодая жена может уговорить василевса на что угодно. А это очень, очень серьезно, – сказал Андроник, а я покорил себя за то, что избегал Евдокию.

Понятно, что через постель может вершиться политика. Народная мудрость гласит, что ночная кукушка всегда дневную перекукует. Может, это и не совсем правильно, но через Евдокию можно было бы продвигать идею Православного Ордена. Она же могла стать и главным меценатом Братства, по крайней мере, в империи.

– Это понятно, а что по мне, по Братству? – спросил я.

– Твои доспехи будут испытываться. Одни говорят, что они тяжелы и неловки, иные, что это новый шаг на пути становления оружейного дела. Так что не все сразу. А вот шуба, тут… Много чего в ней, ненужное, чрезмерное богатство. Мануил любит роскошь, но умеренную, – объяснял мне евнух.

Я бы применил здесь такую идиому, как «масло масленое». Но цель была в том, чтобы показать: на Руси не лыком шиты, имеют кое-что дорогое, что и другим не по карману.

– По твоим встречам… – Андроник замялся.

– Что? Говори! – потребовал я.

– Нобилиссим Никифор с тобой хочет встретиться. Очень хочет, – быстро произнеся последние слова, Андроник отшатнулся, как будто я сейчас его ударю.

Нет, не ударю. Напротив, у меня немного прошел тот гнев, что бушевал на приеме у императора. Я все еще хотел убить Никифора, но не сгоряча это сделать, а расчетливо, да так, чтобы на меня никто не подумал. И как ни ломал голову по пути из императорского дворца, я пока не придумал, что можно это сделать. Все способы убийства моего отравителя либо прямо указывают на меня, а тот же армянин Арсак предостерегал не трогать Никифора, он все поймет, либо способы мести столь сложны в исполнении, что могу не осилить без месячной подготовки к акции.

А что насчет послушать Никифора? Я и не против, о чем сказал Андронику. Мне было бы приятно, если бы Никифор оправдывался, а еще лучше, чтобы вымаливал себе жизнь. При этом, чтобы я был непреклонен, но поступил по-византийски, а именно: взял бы деньги, пообещал прощение, использовал бы Никифора, но все равно убил бы. Как эти хитрованы поступили с нашим князем Святославом чуть больше ста пятидесяти лет назад. Вот и оправдание для моей лжи и коварства.