Я уже многое успел сделать в городе. В отличие от многих людей в этом времени, никуда не спешащих и могущих посвятить два-три дня отдыху по прибытию на место, внутри меня бурлила жажда деятельности. Если случалась минутка бездействия, то приходили разные мысли и тревоги за жену и свои поселения, не уместные сейчас. Нет телефона, чтобы позвонить и узнать, как дела, значит нечего себя накручивать.

Собору я подарил две сотни хороших, была возможность сравнить с тем, что были в Святой Софии, свечей. Думал дарить ли ладан. Уж где-где, но в главно соборе его должно было быть много. Нет, не много. Причем, тут либо не знали, как можно производить ладан из подручных смол, либо не наладили такое производство. Так что даровал и ладан. Понятно, что это не то вещество, что нужно, но как заменитель в другие храмы, сойдет.

А еще я подарил икону. Вот так! ИКОНУ! Дело в том, что я все держал в тайне того самого художника, который расписывал стены в доме убитого Степана Кучки. Он оказался гением, но владеющим очень спорным искусством. Опасным было вовсе начинать иконопись, на это нужно столько санкций заиметь, что сложно представить. Даже волей митрополита не прикрыться. Но монаху, если еще и адекватный митрополит на Руси, можно, особенно во время проблем с Церковью в Византии. Приняв постриг и став иноком Феофаном, первый русский иконописец «набил руку» копированием ликов с других, византийских, икон.

А после выдал… По канону, хотя Феофан умеет куда как лучше рисовать, писать, чем разрешает Церковь. Но лик Христа на его иконе был, словно говорящий с тем, кому посчастливиться лицезреть образ. Сложно было решиться на то, чтобы отдавать такой шедевр, но на кону стояло намного больше.

– Вы оба должны знать, что я не поддержу решение пока еще патриарха Космы даровать Томас Русской Православной церкви. Ваш митрополит не станет патриархом, – после продолжительной паузы, сказал василевс.

Он был решителен, даже сжал кулаки в знаке непреклонности в данном вопросе.

Что ж, я и сам предполагал, что легкой прогулки на пути становления Русской Патриархии не случится. Однако, Слово уже прозвучало. И это Слово – дарование русским собственной Церкви. Косма, понимая, что дни его патриаршества уже сочтены, будто мстил василевсу, накидывая проблем Мануилу в политической плосксти. Мол, хотят русичи своего патриарха? Так пусть так и будет! А после… И как тебе такое, Мануил Комнин? Станешь ссориться к родственниками своей жены?

– Крестоносцы будут на границе империи меньше чем через месяц. Может только немного их задержит распутица в полях. Ты, воевода, предсказывал проблемы для империи. Я склонен не верить, а знаю, что так оно и будет. Такую массу воинов сложно заставить вести себя благонадежно, – говорил император, быстро переключаясь от темы с патриаршеством. – Формирование складов, сопровождение, стягивание войск к столице – это здравые решения. Все это уже началось и ударит бременем для империи. Ускорься и ты.

А после император, под удивленные «ахи» вельмож, бывших на императорском балконе ипподрома, василевс максимально склонился ко мне и шепнул на ухо:

– Я рассчитываю на тебя, но держись подальше от Евдокии.

После этого разговора я больше не видел императора, хотя Иван Гривень хаживал к нему, как на работу. Впрочем, это и была его работа. Вопросы о свадебной церемонии были важными. Даже выбор имени священника, который будет венчать Евдокию и василевса, стал дискуссионным. Отчего-то Иван настаивал на том, чтобы это был пока еще действующий патриарх, но император оставался против.

Я же решал свои вопросы. Были встречи с генуэзцами. Уж коль скоро должны убивать венецианцев, приходилось искать иные рынки сбыта своей продукции.