– Петя, – сказал я, – неужели у тебя не хватает пипла на столь достойные места? Не можешь набрать с орлиным взором, пышущих радостью, здоровьем и стремлением, а не таких разгильдяев, как я?

– Понимаешь, Славик, нам нужны не достойные. Нам нужны свои.

И тут я сильно загрустил, чуть не повесил трубку, но Петя еще два часа мне промывал мозги про выборы, депутатство, светлый путь и единство интеллигенции с народом. Я уже думал, что навсегда попал в его цепкие лапы, но тут я рассказал историю про своего лечащего врача-психиатра Иосифа Львовича и Петя больше не звонил. Только прислал по электронной почте листовку «Голосуй за Муйнова!».

Когда Гайдар отпустил цены, я вышла из общаги и пошла по Тверской. Иду плачу, потому что денег нету и кушать нечего. А тут навстречу девка-малярша-Машка, спрашивает:

– Ты чего в слезах?:

– А я говорю: «Голодная!»

Тогда Машка отвела меня в булочную и украла батон, а я узнала, что ее выгнали из ПТУ №12, и поселила Машку тайно в своей комнате в университете.

С Машкой я прожила год. Она каждое утро выходила по магазинам и рынкам воровать. Приносила, то батон, то макароны, то крупу гречневую, то картошку, а один раз притащила пирожное-корзинку. Мы его распилили линейкой, сидим, жуем, пьем горячую воду и ревем. Я же училась помаленьку, стирала, готовила, а потом устроилась швеей в две смены.

Однажды комендантша натравила на нашу комнату паспортный контроль, и выгнали Машку на улицу. Мы с ней еще встречались несколько раз. Машка говорила, что поступила в станкостроительный техникум, там бесплатные обеды, но батоны она все равно по булочным ворует. Привыкла.

Испанский коммунист Энрике жил с нами в общаге МГУ, а мы с Сашей воровали у него сладкий кокосовый ром, копаясь в вещах и чемоданах. Отец Энрике был безработный, а мать медсестра в клинике, а чтобы получить высшее образование в Испании, нужны большие деньги. Поэтому Энрике вступил в коммунистическую партию Испании и пошел в общество дружбы «Испания – СССР». Там он выходил на демонстрации пять лет и ему дали путевку на бесплатное обучение на мех-мате.

В России Энрике работал переводчиком на испанском радио и часто сидел по ночам под алюминиевой лампой и зубрил словари. С ним приехал Мигель, но он сразу сломался в столовой от серых бумажных пельменей «Столичные» и уехал в аэропорт Шереметьево на такси с баулами, матрешками и ушанками.

Однажды Энрике увидел, как я читаю Дон Кихота. Энрике удивился и воскликнул:

– Ты знаешь Сервантеса?

– Энрике, – покровительственно сказал я, – у нас Дон Кихотов в школе на уроках внеклассного чтения дети проходят. А это я перечитываю.

– Перечитываешь? Да у нас Сервантеса никто не знает. В изумлении пальцами на памятники показывают. Кто такой? Удивительная страна Россия. Пельмени бумажные, а Сервантеса читают.

В Москве нету лимонов. Настоящие лимоны кислые и тонкокожие, а сейчас везде лимоны сладкие и толстокожие. Если бросить нынешний лимон, огромный с человеческий кулак, в чай, то вода не желтеет и не кислеет, а вкус чая – сладкий.

Когда умирал племянник деда Гавриила Иннокентий, то просил у меня кислого тонкокожего лимона, как в детстве. Я оббегал все рынки, но ничего не нашел. Только на Люблинском рынке мне грузинка сказала, что все кислые лимоны в перестройку погибли. За ними нужен уход. А вместо них привезли испанских уродцев. Сладких и толстокожих. Я купил Иннокентию толстокожих, но было поздно. Дед Гавриил очень плакал.

Конец ознакомительного фрагмента.