– А ты?

– Я там был, но я точно боюсь. Я ещё ни разу не исчезал. А вот ты можешь сказать, что жизнь твоя все равно уже кончена, и одним Джафаром меньше или больше…

– Не записывай меня в манипуляторы, – обиделся Джафар. – Я не так уж часто нуждаюсь в сочувствии. И барриолей ваших не боюсь.

Эйзен продолжал смотреть на собеседника.

– Что? – спросил Джафар, явно смущённый таким вниманием. – Сомневаешься?

Эйзен усмехнулся и покачал головой.

– Наоборот. Приятно чуть подольше посмотреть на счастливого человека, даже если это ты.

– Это довольно часто бываю я, просто раньше заинтересованных зрителей было маловато, – парировал Джафар. – Я имею в виду, – он с вызовом посмотрел на Эйзена, – заинтересованных в моем счастье.

– Ты мой друг, – пожал Эйзен плечами. – И лет тридцать назад для меня одного этого утверждения было бы достаточно для оправдания моей заинтересованности в твоём счастье. Но теперь, конечно, требуются оговорки о том, что в моем возрасте уже не заводят друзей с той легкостью, как в какие-нибудь десять лет, и что с опытом добраться до иной человеческой души, обросшей броней, бывает нелегко, и часто оно того не стоит…

Джафар положил бумагу, которую держал в руке, отошел и растянулся на диване, определив голову на ручку.

– Мою душу зачистили судебные обвинители, – произнёс он. – В этих случаях мало кто может удержаться от того, чтобы добить жертву, но ты почему-то решил меня сберечь. Современные гуманисты, кстати, так не поступают. Они держат лицо против физического насилия, а вот моральное практикуют с тем же упорством.

– Яша.

– Прости. У меня много нездоровых фиксаций.

– Пионер, ты только что выглядел счастливым.

– Рядом была скользкая дорожка, – мурлыкнул Джафар. – Я оступился.

Эйзен помолчал, потом спросил:

– Ну что, пойдём за Ворота?

– Пойдём, – сказал Джафар, закрывая глаза. – Вдруг там мое… прежнее счастье?

– Или нынешнее, – улыбнулся Эйзен.

– Нет, нынешнее здесь.

*

Приняв несколько звонков от агентов Шнайдера, Эйзен выяснил, что атаковавшая их банда была местная, а заказчик – приезжий. И что, потерпев неудачу, заказчик вроде бы уехал, по крайней мере, из Хоринска. Следующую попытку предпринимать не стал. И ещё у допрошенного Мишки-барыги сложилось впечатление, что и сам этот мужик – всего лишь промежуточное звено, так как работал он без энтузиазма. Скорее всего, главные заинтересованные лица размещались в Москве или за границей.

Таким образом, в некий день после обеда немного успокоенный и глубоко заинтересованный герцог вновь погрузился в таинственную бандероль. Что же до Джафара, то на этот раз он, влекомый профессиональной совестью, предпочёл с утра отправиться в «Солнечное», к самолётам, где сидел до темноты, изучая состояние техники и ее документацию.

Вернулся он к ночи, уставший и перемазанный машинным маслом. Всех его сил хватило лишь на то, чтобы упасть в диванные подушки в гостиной и сидеть при выключенном свете.

Протирающий глаза Эйзен, войдя туда же, не стал зажигать лампы, а только тихо спросил:

– Спишь?

– Морально готовлюсь подняться на второй этаж. А вообще, Лёша, лифт и в доме тебе не помешал бы.

Герцог замечал, что обращаясь по бытовым вопросам, Джафар называет его по первому имени, а обсуждая отвлечённые вопросы – по второму, которое Сашка называл «сказочным». А когда Джафар вживался в роль подчиненного, то использовал титул.

В связи с этим вспоминалась статья про кошек, где авторы утверждали, что кошка четко разделяет в своём сознании серьезную охоту и игру с фантиком.

В детстве и юности у Алексея Доронина в общей сложности было четыре кошки – одна любимая и три эпизодических. И Джафар, по мере того, как отъедался и восстанавливался, все более судьбой своей напоминал подобранного драного кота, превратившегося в пантеру.