Но я знал: увиденное недавно во сне не являлось фантазией или мечтой. Это был прямой контакт с врагом – настолько умным и сильным, что мне никак не удавалось его перехитрить, победить. Встреться Бестия мне в реальности, все шансы на победу были бы на моей стороне. Но увы!
– Доброе утро, сын, – донёсся голос отца.
Я открыл глаза, посмотрел на часы, что стояли на прикроватной тумбе – было почти восемь утра. Затем перевёл взгляд на отца. Тот, укутавшись в свой старый махровый халат, с задумчивым видом сидел на краю моей кровати, поглядывая на меня. По его уставшему виду было понятно: он не спал всю ночь, защищая сон своей семьи, а точнее, оберегая возможность каждого из спящих вернуться в реальность живым.
– Доброе утро, пап, – ответил я.
– Как спалось? – спросил он. – Вижу, причина твоего пробуждения – не будильник.
Пока я думал, что ответить, часы затрезвонили – это сработал будильник, заведённый на восемь утра.
– Грёзные, – сказал отец, предвидя мой ответ.
Я кивнул, затем спросил:
– Зачем нам всем эта война, если и людей-то почти не осталось?
– Тебе это известно не хуже других, – ответил отец. – Скажу честно: меня всё чаще стал настораживать твой настрой. Ты уже взрослый. Совершеннолетний. Но продолжаешь витать в облаках. А нужно защищать реальность. И, кстати… – отец глянул на меня с прищуром. – До того, как твоё тело начало дёргаться во сне, перед пробуждением, ты что-то бормотал и даже улыбнулся. Что тебе снилось? С кем там разговаривал?
Я дёрнул плечом, ответил:
– Помню только, как меня сбил паровоз.
– Доброе утро, – поздоровалась с нами София, нежась и потягиваясь в соседней кровати.
«Прощай, утреннее спокойствие», – подумал я, кивая своей семилетней сестрёнке, истинной занозе в одном очень сокровенном месте многих, живущих в коммуне.
– Сегодня я летала над океаном, – сообщила она и раскинула в стороны руки, изображая крылья. – Огненные шары, что падали с неба, меня не задели. Я ловко уворачивалась. А потом, – она глянула на часы, – меня разбудил будильник.
– Молодец, дочка, – отец улыбнулся ей.
Потягиваясь и зевая, София ловко выпрыгнула из-под одеяла на пол и со всех ног помчалась в уборную, по пути выкрикивая:
– Я первая! Я лучше Гектора! Бе-бе-бе. Меня не убили во сне!
Дух соперничества управлял этой лохматой девочкой в розовой пижаме с тех самых пор, как она научилась ходить. Если честно, меня это немного раздражало, а может, я злился не на неё, а на отца, за его бесконечные укоры и сравнения меня с каждым. Хотя, если говорить откровенно, учитывая таланты Софии, в будущем она вполне может получше многих освоить управление сновидениями, – тут я солидарен с отцом.
– Умывайтесь и идите завтракать, а я немного посплю, – сказал отец и, тяжело вздохнув, добавил: – Ваша мать, уже час, как на кухне кашеварит. Сегодня грёзные её лишили сна ни свет ни заря.
Слушая отца, я разглядывал оберег – ловец снов, сделанный матерью собственноручно и повешенный в спальне, над самыми дверями. Визуально он выглядел как обруч, обмотанный разноцветными нитями в виде паутины и птичьими перьями. Это делалось для того, чтобы добрые сновидения воплощались в реальность, a плохие, запутываясь в сетях, сгорали на рассвете от лучей утреннего солнца. Как и многие, мать верила в это. Но не я… Потому как на деле оберег не давал никакой защиты. Наоборот, он вселял ложную надежду, способную притупить бдительность тех, кто ложится спать.
2
Выйдя из комнаты, я направился на кухню. Шагая по коридору, то и дело приходилось здороваться с приветливыми соседями, кивая и любезничая в ответ. Из-за каждой приоткрытой двери доносилось: «Доброе утро, Гектор», «Новый день – новый шанс» и много других подбадривающих и приветственных фраз. Люди в нашей коммуне старались быть ближе друг к другу, сплочённее. Так было проще оберегать существование привычной реальности. Но в данный момент мои мысли были заняты не глобальной проблемой выживания, не желанием позавтракать или предстоящим экзаменом… Я обдумывал увиденное во сне. Проматывал его снова и снова, стараясь не упустить не единой детали, особенно в финальной сцене, когда эта бледная Бестия вышла на свет. Мне хотелось запечатлеть в памяти её черты лица, так сказать, чтобы знать врага в лицо. Пусть оно было окаймлено темнотой, частично засвечено светом фонаря и прикрыто прядями волос…