Музыканты, играющие живую музыку, персонал, отобранный по всем строгим критериям, певцы, акробаты, шоумены, аниматоры и танцоры…

Обычно строгий и чопорный Дворец всего лишь на день превратился в обычный балаган, правда, размером посерьёзнее прочих, но вся эта суета, шумиха, создаваемая нахлынувшими сюда людьми, неслабо раздражала, и не только меня.

Льюис был пьян уже с утра. Руки его тряслись, несвежее дыхание и щетина на щеках – всё это говорило о тяжёлой ночи, после официально прощального разговора с его принцессой.

После всей этой истории, произошедшей после возвращения графа Анедо, сказать, что он переживал –значит было не сказать ничего. Он злился, да, он бесился, вымещая свою злость на всех подряд, но друзья понимали, из-за чего он так себя вёл, и прощали ему все нервные срывы, вызванные нестерпимой душевной болью. В конце концов, Тери более или менее успокоился, и стал хмур, необщителен, замкнут. Мирию и Мориса он попросту игнорировал – словно они были пустым местом, а при острой необходимости использовал лишь официальные «Ваше Высочество» и «граф Анедо», в остальном же он был просто тенью принцессы, исправно выполняющей свои обязанности…

Но в тот вечер, накануне дня свадьбы наследницы и графа, Льюис не выдержал. Он пришёл в апартаменты Мирии, чтобы умолять её не выходить за того замуж – он даже опустился на колени, целуя бледные холодные руки разревевшейся девушки, давшей волю чувствам, взятым было под узду, но растревоженным внезапным визитом капитана, его невыносимыми клятвами в любви к ней, их жарким, требующим продолжения, поцелуем…

Но Мирия знала, чего хочет. Она уже сделала свой выбор и не собиралась возвращаться назад. Тери пришлось уйти…

Что и говорить, девушка тоже не спала эту ночь, как и все мы. По разным причинам: Льюис пил, Мирия рыдала, я – готовился к побегу… Свободе, пусть и относительной. И опасной.

Я мысленно просил прощения у своих друзей, однако не испытывая и капли чувства вины. Вся эта шумиха на самом деле усыпляла бдительность многих – Правителя, графа Анедо, самой Мирии… Я должен был сделать это один – победить или проиграть. И свадьба Мирии и Мориса оказалась идеальным вариантом для дня Х, то есть для моего побега с Грессии.

…Я не мог уйти, не попрощавшись с ней, моим диадом. В конце концов, я не знал, увидимся ли мы снова, выживу ли я по пути домой и уже там, на Трайсети – не было никаких гарантий, да я их и не ждал. Всё, чего я хотел – просто вернуться на свою планету, в свой дом. Занять своё законное место…

Она была похожа на ангела, или, скорее, на фею, в роскошном белом платье с нежно-голубыми воланами из легкой, почти невесомой ткани. Плечи её были обнажены, кружевной корсет, украшенный жемчугом, подчеркивал хрупкость и изящность фигуры. Белые живые цветы были так искусно вплетены в ткань, что их можно было принять за произведение искусства. Пышные юбки колыхались в такт шагов девушки. Замысловатую сложную прическу дополняла полупрозрачная фата – она же скрывала лицо невесты, стыдливо опускающую глаза при виде всех собравшихся здесь гостей.

Отец Мирии, Эдвард Элсон, церемониально держа её ладонь в длинных белых перчатках, был невозмутим, отчего и принцесса старалась держаться как можно увереннее, и почти не спотыкалась на высоких каблуках своих свадебных туфель. Дочь и отец представляли собой красивую пару, они были похожи внешне, и белый костюм Эдварда лишь дополнял это сходство, но когда он подвёл Мирию к заворожённо смотрящему в их сторону графу (из глаз того мерной дымкой полыхал неон – он тоже нервничал), по залу прокатилось умилённое аханье – пары, красивее чем граф Анедо и Её Высочество, ещё никто не видел в своей жизни…