Священник скривился и отошел на шаг.

– Эй, вы, – громко закричал мальчишка между приступами хохота, – вы все свиньи, толпа свиней! –мальчишка хохотал так, что на глаза навернулись слезы, пока на его шее затягивали петлю. – Собрались полюбоваться на то, как я подохну! Жалкие, жалкие. Вы хуже свиней! Эй, вы, святой отец, там, куда я попаду, будет алкоголь? Я бы сейчас выкурил сигаретку и запил все хорошим алкоголем! Ну, что стоишь, мистер, давай уже! Доверяю тебе свое тело!

Толпа недовольно рокотала, оскорбленная, что какой-то грешник приговоренный к смерти, посмел обозвать их – благочестивых и добрых граждан – свиньями! Посмел назвать жалкими. Мальчишка, чью шею перетягивает веревка с петлей, как смертоносный шарф.

Эдита глядела на парня во все глаза, на оскорбленного такой наглостью священника и на безразлично-серьезного палача. Его лицо не выражало ничего, а руки, грубые и большие, привычно и профессионально затягивали веревку.

Мальчишка искренне ему улыбнулся, широко и ярко, совсем по-детски, палач же ему кивнул.

А в следующее мгновение его вздернули. Парень закряхтел, распахнув глаза, глядел на небо. Ноги дернулись, как и руки, закованные в кандалы. Открывал рот, силясь сделать вдох. Трепыхался и хрипел.

Толпа всколыхнулась радостью.

– Смотри, – едва слышно шепнул Иоханн, Эдита его отчетливо услышала, – узри же какое наказание бывает за излишне длинный язык.

Девушка дернулась, будто старалась уйти, вырваться из его крепкой хватки. Но Иоханн лишь сильнее сжал ладонь на её локте. Не отпускал. Эшби не отводил взгляда от трепыханий мальчишки на висельнице.

Оставшиеся трое приговоренных отступали, испуганно сглатывали.

Следующий мужчина, тому было около тридцати, со шрамами на руках и лице. Отпетый разбойник с выбитым передним зубом. Его сообщник —парень лет двадцати пяти, красивый, но плаксивый.

Старший стоял мрачной тенью. Казалось, давно смирился с такой участью. Будто знал, что его жизнь ведет к виселице. От того был спокоен и мрачен. Казалось, ничего его не тревожило.

Младший же, испуганно оглядывал толпу, будто искал ангела среди нее. Но это стремление было чем-то таким же безумным, как попытка найти бусину жемчуга меж грязи и навоза.

Он переминался с ноги на ногу, смертельно бледный, со слезами на глазах и с дрожащим телом.

– Вы обвиняетесь в нападение на достопочтенного торговца, что переходил лес. Эти разбойники, – объявил глашатай, – напали на него, ограбили и убили. Ударили камнем по затылку, а после отсекли ему голову. Оставили доброго человека без возможности попрощаться с родными и близкими, а так же без должного захоронения тела.

Толпа всколыхнулась, закричала: «Вздернуть!».

Младший сообщник испуганно огляделся, посмотрел на священника, пытаясь найти в его лице утешение. Но тот был холоден и безразличен.

– Желаете ли вы покаяться? – обратился к ним святой отец.

Старший сообщник посмотрел на священника долгим и тяжелым взглядом. Один его глаз был практически слеп, от чего он его пугающе щурил. Пожевал собственные губы и выплюнул коричневатую слюну себе под ноги.

– Господь, – громко объявил он. Толпа затихла, вслушиваясь в его слова, – ты повел меня по этому пути. Так что теперь не осерчай!

Священник поморщился и зашипел. Тихо, но в тишине, что внезапно растянулась по толпе, было отчётливо слышны его слова:

– Господь дал тебе право выбора. Ты сам выбрал такую дорогу.

– Тогда пусть так и будет, – безразлично ответил мужчина.

Святой отец ещё несколько долгих секунд смотрел недовольно-прожигающе. Его светлые глаза будто сверлили мужчину.

А после уверенно повернулся к младшему сообщнику. Тот переминался с ноги на ногу. Казалось, испытывал стыд за слова своего партнера по убийству и грабежу. Его лопоухие уши горели, а губы дрожали.