И пока они с Женевьевой шли по бальному залу, она ощущала, как один за другим оборачиваются мужчины, словно цветы на лугу под летним ветерком.

Прежде чем этот вечер закончится, она заставит обратить на себя внимание и того мужчину.

Женевьева вела ее по бальному залу, представляя гостям. Немало взглядов их провожало (очень приятно); разговоры обрывались; танцы выпрашивались. Словом, все было так, как и должно быть, и Тэнзи начала успокаиваться и даже получать от этого удовольствие. Скупо, с дальним прицелом она записала один вальс за случайно выбранным кавалером, заставив остальных гадать, почему она выбрала его. А затем обратилась к Женевьеве:

– От всех этих разговоров у меня разыгралась жажда. Нельзя ли нам наведаться к чаше с пуншем?

И направилась в ту сторону прежде, чем Женевьева успела ответить или приступить к знакомству ее с кем-нибудь еще.

Незнакомец по-прежнему в одиночестве стоял у стены, рассматривая бальный зал. Когда Тэнзи к нему приблизилась, время словно замедлило ход.

Она как во сне увидела, что он выпрямился, повернулся и произнес:

– Ну, добрый вечер, Женевьева. Куда это ты так поспешно убежала?

Он называет герцогиню по имени!

Та проговорила:

– Мисс Дэнфорт, познакомьтесь с моим братом, мистером Йеном Эверси. Капитаном Эверси после повышения по службе.

Ее брат! Брат, о котором никто и не заикнулся!

Йен. Йен. Йен Йен Йен.

Не Ланселот, конечно, но и так сойдет.

Его поклон, исключительно грациозный, показался чересчур обворожительным. Она подозревала, что обворожительным будет все, что он делает – зевает, почесывается, по утрам после сна протирает глаза. Впрочем, трудно представить, что он делает настолько заурядные вещи.

Вблизи его лицо оказалось чуть жестче, чуть более пугающе и намного красивее. Скулы, челюсть и лоб объединились в бескомпромиссной, отшлифованной, алмазоподобной симметрии. Рот изящно очерчен. Глаза над скулами, крутыми и грозными, как стены крепости, были голубыми, насмешливыми и чуть циничными. Он оказался старше, чем она предположила сначала. Крупнее, чем ей показалось издали. Плечи его уходили в бесконечность. И смотрел он на нее, не смущаясь, как столь многие прочие кавалеры.

И всего того, что она чувствовала в его присутствии, было слишком много. Все это было слишком новым, чтобы подобрать этому название. И, может быть, именно этого она и ждала всю свою жизнь.

Может ли он быть тем мужчиной с балкона?

– Рад знакомству, мисс Дэнфорт.

У него такой баритон, такой звучный голос – Тэнзи казалось, что она ощущает его как удар грома. Аристократический. Теплый, но без излишнего пафоса. Это хорошо. Льстецы бывают утомительны.

А уж она выяснит, чем подогреть его энтузиазм.

Тут ей пришло в голову, что она до сих пор не произнесла ни слова. Пришлось взять себя в руки и приступить к обольщению.

– Надеюсь, вы будете называть меня Тэнзи.

Забавно. Собственный голос прозвучал на удивление жалко.

Он слегка улыбнулся.

– Надеетесь?

Похоже, англичанам, всем до единого, это кажется смешным.

К неимоверному потрясению Тэнзи новая волна жара бросилась ей в лицо. Он наверняка сейчас видит «жену, одетую в багряницу»[2] – в буквальном смысле.

Она попыталась ослепительно улыбнуться. Получилось неестественно, как будто у нее во рту внезапно вырос еще один комплект зубов.

Да что с ней такое?

– Так называют меня мои друзья. А я надеюсь, что мы с вами станем друзьями.

– Любой друг моей сестры – мой друг.

Сказано с прелестной равнодушной сдержанностью.

Женевьева издала какой-то странный горловой звук. Тэнзи с любопытством взглянула на нее. Это прозвучало почти скептически. Как предостережение.