Сопротивление японцев было слабеньким, да и стреляли они в основном по танкам, тщетно пытаясь остановить бронированные машины. Поэтому солдаты подпоручика Клейнбурга отделались тремя ранеными, один был тяжелый. Вощило вернулся минуты через три.

– Нашли Турсунбаева! Винтовки и вещмешка нет, видимо, японцы успели забрать, а документы на месте.

– Оставь у себя. Вернемся – передашь по команде.

К ним верхом подъехал Кондратьев с несколькими казаками. Спешился.

– Здорово у вас получилась атака, Сергей Николаевич! За считаные минуты разогнали целую роту! Нам бы таких машин побольше, мы бы японцев за месяц в океан скинули!

Удивление шевельнулось в голове Иванова: странный какой-то этот капитан, ну да с ним детей не крестить…

– Товарищ капитан, мы сейчас убитых похороним и к своим двинем, надо предупредить о японцах.

– Жаль, конечно, что вы не с нами, но понимаю – наш обоз у вас на ногах будет гирей висеть. Счастливо оставаться, лейтенант!

Капитан подчеркнуто лихо отдал честь, Сергей задержался буквально на полсекунды. Капитан забрался в седло невысокой казачьей лошадки и тронул поводья. Мимо танков, порыкивающих дизелями на холостом ходу, скрипели колеса конных повозок.

– Малышев, что со связью?

Стрелок-радист командирского танка Юра Малышев – тихий, незаметный юноша, пришедший в бригаду с последним военным пополнением и практически не успевший понюхать пороху, – ответил:

– Нет связи, товарищ лейтенант.

– Так, может, у тебя рация неисправна? Ты проверь.

– Проверял. Исправна рация, с другими машинами связь есть, а с батальоном – нет. Товарищ лейтенант… – радист понизил голос, – товарищ лейтенант, я на всех волнах искал, везде тишина, только помехи. Никогда такого не было!

– Горы кругом, вот и нет связи.

– Ни при чем тут горы: везде тишина, даже морзянки нет, странно все это…

– Не бзди, сказал, прорвемся! Часа через два выйдем к своим – там разберемся, что за чертовщина со связью творится.

Убитых похоронили рядом с дорогой: чуть углубили японский окоп на склоне, торопливо забросали погибших красноармейцев землей, насыпали сверху каменистый холм и положили сверху пилотку с красной звездочкой. Над могилой треснул жидкий залп.

– Плохая им досталась земля, – заметил Ерофеев, – тяжелая.

– По машинам!

Пряча в кобуру ТТ, Сергей вдруг ощутил желание как можно скорее покинуть это место, как будто этот холмик укорял его в гибели подчиненных ему людей. Около командирского танка топтались двое – Ерофеев и Малышев. Люк у них на двоих один. Сначала в танк залазит стрелок-радист, его место справа, у курсового пулемета, потом свое место за рычагами занимает механик-водитель.

– Лезь в танк, – бросил радисту механик.

– Мне с товарищем лейтенантом надо переговорить.

Сержант аж охренел от такой борзости, даже не сразу нашел, что сказать. Зато когда нашел… Но тут появился лейтенант.

– В чем дело? Почему не в танке, команду не слышали?

– Товарищ лейтенант, это белоэмигранты!

– Кто? – не понял Сергей.

– Они. – Радист ткнул пальцем в концевые повозки и заторопился, выкладывая свои аргументы, опасаясь, что командир ему не поверит: – У них цифры на погонах и кокарды не наши, казаки все бородатые, а главное, когда их сержант к офицеру обращался, то «благородием» его называл. Я сам слышал!

Сергей задумался, стараясь вспомнить детали. Цифры на погонах? Может, и были, не обратил внимания, не до того было. Казаки с бородами? И что? В конно-механизированной группе Плиева некоторые казаки тоже носили бороды, но белоэмигрантами от этого не стали. Единственный действительно серьезный аргумент – обращение к офицеру. Но откуда тут белоэмигранты в таком количестве, да еще и воюющие с японцами? Ведь это явно тыловой обоз. Эх, жаль, не увидел под накидкой кокарду и погоны этого капитана, тогда бы все стало на свои места. Но на обращение «товарищ» капитан никак не прореагировал. Может, все-таки свой?