– Возможно, у этой… посетительницы… есть имя? – попытался выяснить Адам.

– Она не представилась. – На сей раз экономка многозначительно выделила слово «она».

Миссис Далримпл всегда ревностно охраняла покой пастора, ей хватало ума и решительности держать на расстоянии назойливых посетительниц. Осторожная и прозорливая, она пресекала любые попытки восторженных прихожанок проникнуть в дом преподобного Силвейна, действуя мягко, но непреклонно. Своей кротостью она могла бы остановить армию.

Адам вздохнул.

– Благодарю вас. Я сразу пройду в гостиную. Вы предложили…

– Чай. Да, сэр. Чайный серебряный сервиз, сэр.

Значит, миссис Далримпл сочла посетительницу достойной чайного серебра.

Несмотря на усталость, в Адаме невольно пробудилось любопытство.

– Вы чудо, миссис Далримпл.

– Я делаю все, что в моих силах, сэр, – тихо произнесла экономка.

Остановившись возле зеркала, преподобный Силвейн пригладил волосы, потом поднял руку, ткнулся носом под мышку и принюхался, не пахнет ли потом – ведь он весь день провел на ногах. Проверка его удовлетворила: выглядел он не слишком устрашающе и не смердел. Адам снова бросил взгляд в зеркало и вздрогнул – странно было видеть себя в сюртуке без галстука. Он тотчас вспомнил происшествие на дороге, его мысли, словно притянутые невидимыми ниточками, вновь устремились к графине. Нахмурившись, он тряхнул головой, прогоняя их прочь.

Теперь он был готов к беседе с неведомой гостьей.

Ту, что ждала его в гостиной, Адам меньше всего ожидал увидеть. Он застыл в дверях, глядя на красивую молодую женщину в платье из тяжелого синего шелка. Густую вуаль, какую надевают дамы, желая остаться неузнанными, она подняла на лоб, открыв лицо.

– Леди Ардмей. Чему обязан удовольствием вас видеть?

До недавнего времени леди Ардмей носила имя мисс Вайолет Редмонд. Леди Фенимор и теперь звала ее девчонкой Редмонд. «Вот уж поистине легка на помине!» – отметил про себя Адам.

– Добрый день, преподобный Силвейн. Как вы понимаете, я здесь не была. Вы меня не видели.

Адам понимал.

– Я не занимаюсь сплетнями и не поощряю злословия, так что можете не опасаться, о вашем визите никто не узнает.

Леди Ардмей примирительно улыбнулась.

– Простите. У меня и в мыслях не было подозревать вас. Просто… никто не знает, что я здесь. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы незаметно проскользнуть в пасторат. Возможно, вы не удивитесь, узнав, что я никогда прежде не беседовала со священником. Но, откровенно говоря, дело у меня весьма щекотливое.

«Об этом нетрудно догадаться», – подумал Адам. Уловка с вуалью и отказ назвать свое имя экономке красноречиво указывали на какую-то тайну. Как будто миссис Далримпл не узнала Вайолет Редмонд по голосу, фигуре и особой, горделивой, властной манере держаться.

– Пожалуйста, окажите мне честь – налейте нам чаю. – Он жестом указал на поднос с приборами.

Леди Ардмей исполнила его просьбу, и несколько минут прошло в молчании, нарушаемом лишь легким позвякиванием ложечек о чашки, в которых растворялись кусочки сахара. Наконец гостья заговорила:

– Я жду ребенка, преподобный.

Адам постарался придать лицу бесстрастное выражение, готовясь выслушать признание, от которого обычный человек состарился бы сразу лет на десять. Поскольку речь шла о Вайолет Ардмей (в девичестве Редмонд), пастора не удивило бы, если б отцом ребенка оказался сам архиепископ Кентерберийский. Однако архиепископа ожидала незавидная участь, узнай эту новость граф Ардмей.

– Примите мои поздравления. Дети – это прекрасно, – осторожно отозвался он.

Графиня благодарно кивнула в ответ.

– Я здесь из-за ребенка. Видите ли… так вышло, что у меня оказалась одна вещица… Год назад я не задумываясь выбросила бы ее в реку Уз, ведь я не имею к этому делу ни малейшего отношения. Но за последний год я кое-что узнала о… любви. – Она дерзко, едва ли не с вызовом вскинула глаза на Адама, будто считала любовь богохульством или ересью, грубой материей, не предназначенной для ушей священника. Знала бы она о недавней беседе пастора с леди Фенимор. – Думаю, здесь замешана любовь. Я… хочу поступить правильно. Для меня важно снять груз с души, прежде чем родится ребенок, и я решила передать эту вещь тому, кто распорядится ею мудро, согласно законам нравственности и добра, ибо к этому его обязывает пасторский долг.