В общей комнате тетя Бобби бросила на него хмурый взгляд.

– Ты уходишь?

– К другу, – отмахнулся он и крепче прижал сумку к бедру. – Мне надо.

– Это здесь, а? В Брич-Кэнди?

Тревожные мурашки снова шевельнули ему волоски на загривке. В ее голосе не было ни укора, ни подозрительности. От этого делалось еще хуже.

– А что?

Тетя Бобби кивнула на экран, на серьезную дикторшу в красной рамке.

– Комендантский час, – объяснила она.

Дэвид как будто почувствовал, как это слово толкается в его сознание, норовя обозначить что-то, чего он не хотел знать.

– Какой еще комендантский час?

– Весь город на изоляции первого уровня. Несовершеннолетние без сопровождения не допускаются в систему «трубы» и служебные тоннели, запрещены собрания в публичных пространствах после семи вечера. И патрулирование удвоили. Если ты собрался в другой район, придется тебе послать свои извинения, – сказала она и почти сразу: – Дэвид? Ты здоров?

Он не помнил, как сел. Просто оказался на полу кухни, поджав ноги, как дзен-буддист какой. Кожа стала липкой от пота, а жарко ему совсем не было. Хатч придет на встречу, а его не будет. Он решит, что это подстава. А с ним будет Лили, потому что Дэвид сам сказал ее взять. Настаивал. Даже угрожал. Он, ни о чем не думая, достал ручной терминал и вызвал Хатча. «Номер не существует». Он уже уничтожил этот контакт.

– Дэвид, что случилось?

Она склонялась над ним – воплощением заботы. Дэвид замахал руками, как будто тонул. Несовершеннолетних без сопровождения… Ему надо в Мартинестаун. Надо сейчас.

– Мне нужна помощь, – тонким, придушенным голосом выдавил он.

– Хорошо.

– Съезди со мной. Чтобы меня пустили в «трубу».

– Хм… хорошо, – сказала она. – Дай надену чистую рубашку.

Пятьсот метров до станции они прошли пешком. Дэвид держал руки в карманах, а сумку перекинул на другую сторону, чтобы тетя Бобби не заметила, как она набита. Чувствовал он себя омерзительно. Грудь сдавило, и хотелось помочиться, хоть и не надо было. На станции «трубы» рыжий безопасник в защитной броне и с автоматической винтовкой остановил их. Сумка с наркотиком пригнула Дэвида к земле. Если попросят показать, что в сумке, это пожизненное. Лили убьют. Он потеряет работу в Солтоне.

– Имя и место назначения, пожалуйста.

– Сержант артиллерии Роберта Драпер. Флот МРК, – ответила ему тетя Бобби. – Со мной племянник Дэвид. Он получил распределение, а я провожаю его на вечеринку.

– Сержант? – переспросил безопасник. – Десант, а?

По ее лицу прошла тень, но ее стерла улыбка.

– Да, сэр.

Безопасник повернулся к Дэвиду. Смотрел он приветливо. У Дэвида во рту стоял вкус рвоты и страха.

– Праздновать собрался?

– Да. Сэр, – выговорил он. – Да, сэр.

– Ну, смотри, чтобы обошлось без невозместимого ущерба, – хихикнул безопасник. – Проходите, сержант.

И они прошли мимо, на станцию. Белые светодиодки казались ярче обычного, колени у Дэвида с трудом выдерживали вес тела. Когда он вернулся от киоска с билетами до Мартинестауна, тетя Бобби критически осмотрела его, но промолчала. Пятнадцать минут до Атерпола, там пересадка и двадцать до Мартинестауна. Пассажиры в вагоне были потертые, в обтрепавшейся по краям одежде. Напротив, не обращая внимания на орущего у него на коленях младенца, сидел измученный до желтизны в глазах старик. Необъятно разжиревшая женщина в конце вагона громко бранилась в ручной терминал, кто-то на том конце линии отвечал ей тем же. Пахло телами и старыми воздушными фильтрами. Лицо тети Бобби с каждым километром становилось холоднее и недоверчивей. Дэвид рад был бы рассердиться на нее: за то, что не одобряет его друзей из Мартинестауна, что заранее настроена против этого района только потому, что он старый и заселен рабочим классом. Но он понимал, что она права.