Наконец всё было готово к дальнейшему путешествию. Филипп вскочил в седло. С колдобистого проезжего тракта, встреча с которым оказалась для бывалой, заслуженной кареты роковой, он следом за Данилой свернул на узкую тропу между деревьев.

После сумрака и духоты свежий воздух пьянил, и Филипп, всегда любивший быструю езду, нёсся по лесу так, что дядька сзади лишь охал да творил крестное знаменье.

Вылетев галопом на небольшую полянку, Филипп резко натянул поводья – шагах в десяти на земле неподвижно лежал человек. Филипп соскочил с лошади.

– Данила!

– Еду, барин, – послышалось из-за кустов.

Не дожидаясь слугу, он бросился к лежащему, осторожно перевернул. Человек был без сознания, но дышал. Вся одежда с левой стороны под рёбрами намокла и потемнела от крови, лицо же было бледным до прозрачности и оттого казалось совсем юным.

– Ох ты, господи… – сдавленно охнул сзади Данила. Бормотание из растерянного стало испуганным.

– Надо кровь остановить, – Филипп поднялся с колен, его подташнивало. – Достань рубашку, раздери на полосы и перевяжи его.

Он огляделся. В полусажени от незнакомца валялась шпага, Филипп подобрал её. Чуть дальше на траве лежали кафтан, епанча и треуголка.

– Пособите-ка, барин, один не управлюсь, – позвал Данила.

Кое-как вдвоём они приподняли тяжёлое неподатливое тело, разрезали камзол, рубаху и как смогли перетянули рану полосами разорванной Филипповой сорочки. Раненый дёрнулся, застонал и приоткрыл затянутые мутной пеленой глаза.

– Что с вами стряслось, сударь? – Филипп склонился к его лицу, ловя ускользающий взгляд.

– Я должен вернуться… – прошелестел тот. Кажется, Филиппа он не видел. – До тапты…

Глаза незнакомца закрылись, он вновь провалился в беспамятство.

Филипп растерянно взглянул на слугу:

– Что с ним делать-то? Надо же как-то довезти его хоть до батюшкиного дома.

Он окинул взглядом коней, что мирно щипали едва проклюнувшуюся траву, покачал головой – нет, на лошадь не усадить, даже пытаться не стоит… Не кулём же поперёк седла его громоздить, этак точно живым не довезёшь…

Филипп вздохнул.

– Эх, кабы не колесо… Ну хоть телегу надо… Ты же здесь всё знаешь. Давай, поезжай за подмогой.

Данила вскинулся:

– Да как же я вас одного в лесу-то брошу?!

– Ну, стало быть, я поеду. Рассказывай, как до ближайшей деревни добраться.

Дядька всполошился окончательно, даже руками заплескал:

– Куда вы, со́кол мой? А ну как и на вас лиходейцы наскочут? Не пущу!

Филипп рассердился:

– Данила! Не дури! Мы время теряем! Пока ты рядишься, он душу богу вернёт! Решай, кто едет.

Данила заметался, круглое бородатое лицо вытянулось и сделалось жалобным. Но выхода никакого не было. Наконец, решив, должно быть, что ехать менее опасно, чем оставаться на поляне, где за каждым кустом могут таиться неведомые душегубцы, он начал объяснять, как добраться до ближайшей деревни.

Филипп вскочил в седло и мельком улыбнулся быстро перекрестившему его Даниле.

– Не тревожься, я смогу отпор дать, если что, – он похлопал по седельной сумке с пистолетом.

Данила покачал головой с явным сомнением.

– Ну да… Этот, небось, тоже так думал, а теперь лежит тут, не то живой, не то мёртвый…

Не вступая в очередной виток препирательств, Филипп дал коню шенкеля.

Как только свернули с Нарвского тракта, началось сущее мучение. Граф Сиверс и барон Корф уже не первый год вели тяжбу, решая, кому из них надлежит обихаживать проезжий тракт, проходивший как раз по границе их земель. Оттого на дороге не было не то что песка, а даже и фашины10 все ушли в разбухшую от распутицы землю.

Трясло экипаж немилосердно. И Лиза уже через четверть часа почувствовала дурноту – её всегда укачивало в пути.