– Если я это сделаю, то не посмею и носа из дома показать.

– Значит, переедем.

– Ну вот, я как раз это и предлагаю! Пола, я хочу забрать деньги и переехать. А ты согласна переехать, только если я опозорюсь.

– Неправда. Я ведь тебя знаю. Сомневаюсь, что ты действительно хочешь оставить деньги себе. Ты совершил ошибку…

– Вот уж нет. Я все эти годы пахал как проклятый, не покладая рук. И что в итоге? Ничего! Пришло время хоть раз рискнуть. Надоело быть нищим…

– Мы не нищие.

– Да мы обе машины в кредит взяли. В доме надо подлатать фундамент и крышу перекрыть. Сколько там нам еще ипотеку выплачивать, пятнадцать лет? И счета все эти медицинские тоже до сих пор на нас висят…

Я оборвал себя. Господи, ведь именно об этом мы старались не говорить. Старая рана, которую мы не хотели бередить, поэтому упоминали вопросы фертильности лишь в крайней необходимости. Но бесконечные процедуры ЭКО, анализы и поездки к специалистам в Балтимор и Филадельфию, которые обычно не покрывала наша грошовая страховка, сильно подкосили семейные финансы, а результатов не дали. Каждый провал наносил нам удар, от которого все труднее было оправиться. Ситуация усугублялась еще и тем, что мы не желали думать об усыновлении, а теперь, пожалуй, стало уже слишком поздно.

– Все у нас в порядке, – сказала Паола.

– А я хочу, чтобы было лучше, чем в порядке. Хочу настоящую жизнь, а не просто терпимую.

Жена дважды накрывала мою руку своей, и я дважды стряхивал ее ладонь. Пола попробовала сделать это в третий раз, и тогда я вскочил, бросился к машине и уехал. В зеркале заднего вида я видел Полу, которая высоко подняла над головой контейнер с моим ланчем, но не остановился.

Она привезла мне обед в мастерскую после полудня. Я взял еду, пробормотал слова благодарности и бросил на жену многозначительный взгляд, призывая не поднимать тут эту тему.

– У меня сегодня дежурство с восьми часов, – напомнила Пола.

– Знаю.

– Так что вечером увидимся. Ты же не будешь спать?

– Думаю, нет.

Она потянулась поцеловать меня в щеку. Я не отстранился лишь потому, что сослуживцы могли заметить.

– Ты хороший человек, Нейтан, – шепнула Пола, после того как ее губы коснулись моей кожи. – Мы оба это знаем.

Слова жены ударили меня в самое сердце и привели в ярость, которая кипела весь остаток рабочего дня. Бесило, что жена пытается мною манипулировать. Я злился, что она не желает даже рассмотреть мою точку зрения. Расстраивался, что Поле не понять, чего я хочу, не вникнуть в мои доводы.

Всю неделю она выходила в больницу по вечерам, поэтому, когда в пять часов рабочий день закончился, я отправился в бар «У Макси» выпить пивка с сэндвичами, посидеть в одиночестве, порепетировать в уме, что я скажу Поле. Я не силен в речах, а уж когда меня припрут к стене, и подавно. Так что хотелось подготовиться.

«Пола, послушай меня, – начну я, когда вечером мы вернемся к разговору. Я пытался как-то рационализировать свои соображения и облечь их в словесную форму, как поступают адвокаты, убеждая присяжных. – Я не дурак и понимаю, что́ ты хочешь сказать. Серьезно. Но это деньги от продажи наркотиков, никто их не хватится. Ты осознаёшь, что нам уже за сорок? Зачем ждать, когда можно начать жить? Ну что нам делать здесь, в Локсбурге, – умереть, ничего толком не сделав и не увидев? Я так не могу, Пола. Это наш шанс».

Начало казалось неплохим, пока я не начинал представлять, как жена отвечает теми же словами, которые говорила с утра: «Ну что нам еще надо, Нейтан? Если мы возьмем эти деньги, то всегда будем мучиться от чувства вины. И сходить с ума от подозрительности. Я же вижу, ты уже немного не в себе».