Отдав слугам распоряжение готовить дичь к ужину, барон вошел в зал, на ходу стаскивая кожаную куртку и сбрасывая на скамью охотничий рог и арбалет.

– Приветствую тебя, благородный Раймунд! Судя по всему, охота была удачной?

Этот возглас, прозвучавший в большом пустом зале особенно гулко, привел старого барона в полное замешательство.

– О, Боже! Эдгар? Откуда ты взялся?

Молодой лионский кузнец поднялся навстречу хозяину. До того он сидел, развалившись на овечьей шкуре, прямо возле холодного, в тот день не горевшего очага. Собираясь в замок, молодой человек, как мог, отмыл сажу со своих рук и лица, снял кожаный фартук и надел полотняную рубаху, которую опоясал широким кожаным ремнем. Этот простой наряд шел ему, подчеркивая красоту его мощной фигуры и необычайное для простолюдина благородство лица. Светлые волосы, густые, пышные и длинные, как у рыцаря, опускались локонами на широкие плечи.

Барон, подойдя, обнял юношу за плечи и знаком предложил снова сесть, после чего и сам уселся на пол, на те же овчины.

– Откуда взялся, спрашиваешь? – улыбнулся кузнец, видя полное недоумение хозяина. – Да разве так уж трудно сюда войти?

– Но мост был поднят. И мне никто не сказал, что его опускали.

Эдгар рассмеялся:

– Никто его и не опускал. Ров я переплыл на доске – видишь, даже штаны не замочил, а потом поднялся по стене в том месте, где, как ты рассказывал, сто лет назад сгорела осадная башня бургундцев и, рухнув на стену, оставила на ней столько выбоин. Влезть в этом месте ничего не стоит.

Раймунд только развел руками:

– Да ты кошка какая-то! Не думаю, чтобы еще кому-либо в наших краях удалось нечто подобное. И старый олух Жюстен не заметил с башни, как ты лезешь в замок, будто ночной воришка?

– Только не брани его! Да, он меня не заметил, но я ведь лез с той стороны, которой с его башни не видно. Ставь второго стражника, господин барон, если хочешь, чтобы твой замок был неуязвим.

Раймунд Лионский смерил молодого человека взглядом, в котором удивление мешалось с восхищением:

– Я был таким же… Таким же сумасшедшим в двадцать лет.

Эдгар продолжал смеяться:

– Думаю, и в тридцать. Да и сейчас, в шестьдесят два, ты, по-моему, такой же.

– Возможно, возможно, мальчик. Но, боюсь, сейчас мне уже не влезть по стене. Да и прежде у меня не было этакой ловкости. Ты вырос под стать своему прославленному прапрадеду Эдгару Овернскому, герою Первого крестового похода. И как мне жаль, как же мне жаль, мальчик, что я не могу объявить тебя наследником нашего рыцарского рода!..

Это восклицание вырвалось у барона против воли. Тут же он быстро посмотрел на Эдгара, опасаясь, что вызвал у него обиду, но молодой человек смотрел на отца тем же ясным и безмятежным взглядом.

– У тебя были наследники. Не твоя вина, что Господь Бог взял их к себе. И ведь ты любил их мать.

Раймунд вспыхнул, будто юноша:

– Твою мать я тоже любил. Я бы женился на ней, не будь так упрям покойный король, мой родственник.

– Полно, отец, полно! Кто бы принял женитьбу знатного рыцаря на дочери кузнеца?

– Какое мне дело до чьего-то мнения?! – в гневе воскликнул барон. – Я ни у кого не спрашивал и не спрашиваю, как поступать. Другое дело король. С ним я связан обетами и клятвой верности – его запрет значил многое. Думаю, у него была мысль женить меня на одной из своих племянниц, которую до тридцати пяти лет не удалось выдать замуж. Слава Богу, она умерла! Вот уж счастье-то было бы – жениться на старухе!.. Ну, а потом заупрямилась твоя мать…

Лицо старого барона при этом выразило искреннюю печаль, и Эдгар улыбнулся ему:

– Мама знала, что тебе это может повредить. И я был уже большой, дед учил меня своему ремеслу, обещал передать цех