Степан Кузьмич резко отшатнулся от нее и быстренько сел на свое место. Вся его гордость резко сплющилась, а в пьяных глазах отразился ужас. Он не понял! Поэтому быстренько опрокинул в рот рюмку, потом со стуком поставил на стол уже пустую, уцепился за нее, как за спасательный круг, уставился глазами в никуда и стал вспоминать смутно знакомое слово, медленно закатывая глаза к небу для помощи сморщенному лбу. Когда его пьяная память, долго копаясь в извилинах, извлекла искомое, и до него доехало, мысли стали плавать в глазах самые шальные и противоречивые, вместе с коркой из анекдота, которая плавала, как шхуна в бурю, в его полуоткрытом рту.

«Вот бы заглянуть в его черепушку и прочитать наперегонки бегающие перепуганные и шустрые мыслишки, а заодно и мыслишки всех остальных наглоязычных гостей? Это было бы страшно забавно и прикольно. Наверное, можно было бы отравиться ядом из салата разномастных мерзостей и точно утонуть вместе с коркой. Утопнуть на закате жизни! На самом пике желания, которое поселилось во мне и не дает спокойно сидеть на стуле, – подумала она и посмотрела на Сашу очень близко, опять сняв для этого очки.

«Ну как же он красив! Как хорош! Так бы и трахнула, прямо сейчас! – сама себе призналась она. – А может, попробовать?»

– Сань. Саня! Иди чего скажу, – позвала она его, поманив пальчиком. – А мы нигде не найдем укромного уголка? Так хочется! – тихо прошептала близко в ухо и поцеловала в мочку, тихонечко пощекотав глубоко в ушке кончиком языка.

– Ой! Ал! Ну ты даешь! Никак не терпится?

– Не-а! Никак!

– Ну, тогда пойдем искать… – Он опять улыбнулся, но теперь очень красноречиво.

«Наверное, тоже созрел», – подумала Алла и стала следом за молодым мужем выбираться из-за стола, сгорая от желания и нетерпения…

Народ передвигался по ресторану хаотично, танцевал, ел, пил, разговаривал, обсуждал разные московские сплетни, включая ее свадьбу, конечно же. В общем, занимался всем, чем мог, точнее тем, чем занимается обычная ресторанная тусовка, а они искали тихий уголок и целенаправленно рыскали глазами по пространству. Они хотели друг друга. От сознания того, что и он готов на любое укромное местечко и не может дотерпеть до широкой, удобной и мягкой домашней кроватки, желание стало невыносимым и острым…

– Пойдем в туалет, – прошептала она опять, потянув его за рукав и привстав на цыпочки, чтобы ему было слышно сквозь рев оркестра и гомон зала.

– Если ты готова, пойдем, – ответил он ей тоже прямо в ухо и точно так же, как и она, провел кончиком языка сначала по мочке, а потом и внутри…

– Ойй! Саньк! – томно простонала она. – Давай быстрей…

Туалет был на одного человека и запирался изнутри на задвижку. Было очень неудобно и мало места, но как же жарко и страстно было это все именно в туалетной, узкой комнате, навесу, на раковине для мытья рук! Страстно и жарко! Очень! И так сладко, что ее понесло по волнам удовольствия с замиранием сердца… а-а-а… А-А-А-ХХ!..

… Все их гости сидели на своих местах, как приклеенные, и даже не танцевали. Все дружно общались и наверняка темой их обсуждения опять были только они. Толстый господин с выпученными глазами что-то втолковывал пожилой даме, нависнув из-за стула сзади, и делал зверские глаза. Алле очень понравилось выражение на лице дамы, ее глаза тоже тихо лезли на лоб.

«Доносит до ушей», – подумала она и расхохоталась сама своим мыслям.

– Посмеши и меня, – попросил Саша на ушко.

Они остановились посреди ресторана, и она пересказала ему эпизод за столом. Они дружно расхохотались по дороге к столу уже вдвоем. Вечер начинал ей нравиться. И гости, которые предстали вдруг в совершенно другом свете, с возможностью поприкалываться именно над ними, и отношение ее любимого к ней, только что подкрепленное в тесной, маленькой туалетной комнате страстными и жаркими поцелуями, и не только поцелуями… и все остальное…