А тогда президенту, развалившему, разорившему, а теперь вот и обанкротившему страну, следовало немедленно уйти в отставку и начать дожидаться суда, уповая разве что на то, что тот не будет военно-полевым. Трогательное понимание ситуации сквозит и в словах о «привезенных» в июле деньгах: транш МВФ, виртуально разворованный в России, физически не покинул стены западных банков ни на мгновение. И конечно, государственную «пирамиду», обрушенную Кириенко, строил не Кириенко, а Черномырдин с Дубининым, причем президент «не мешал и не вмешивался».
5-го рано утром я встретился с Путиным. Я объяснил положение вещей. Предстоит жестокая борьба. Прежде всего – предвыборная. Но не только. Удержать ситуацию в стране под контролем будет непросто во всех областях. Очень тревожно на Северном Кавказе. Возможны какие-то политические провокации в Москве (стр. 355).
Секундочку, господа! Дело происходит 5 августа 1999 года. Все это – и про Северный Кавказ, и про провокации в Москве – президент страны объясняет начальнику ФСБ, который, очевидно, ничего такого не знает. Объясняет не затем, чтобы уволить проспавшего все эти напасти (что фактически и имело место) простофилю, а чтобы предложить ему пост премьер-министра и полуофициальный титул престолонаследника! Трогательно и то, что на фоне всех государственных напастей главной борьбой для Ельцина остается предвыборная. Та, в которую он – досиживающий последний срок и не входящий ни в одну из партий президент страны – вмешиваться ни прямо, ни опосредованно не имеет права. Он гарант Конституции. Он обязан обеспечить проведение выборов – и никак не более того. Все же остальное – а только это остальное президента и интересует – граничит с государственной изменой в форме заговора с целью свержения существующей власти и посягательства на основы конституционного строя, или, как выражается в книге «Президентский марафон» сам Ельцин, «выхода за конституционное поле» (метода, Ельциным неоднократно опробованного):
Началась сложная юридическая работа. Был подготовлен ряд указов: в частности, о запрещении Компартии, о роспуске Думы, о переносе выборов президента на более поздние сроки. За этими формулировками – приговор: в рамках действующей Конституции я с кризисом не справился (стр. 32).
Приговор – это правильно. Но кому? Над этим Ельцин не задумывается.
Характерно, кстати, что пик антиконституционных размышлений приходится на главу со сдержанно-лирическим названием «Таня», и мечты несостоявшегося (или все-таки состоявшегося?) диктатора перемежаются такими, например, «живинками»:
И в личной жизни у Тани все сложилось. Ее муж Алексей Дьяченко, конструктор и сын конструктора, работал в том же бюро. Сын Борька был уже старшеклассником. Младший сын Глеб только что родился. Таня как раз была в отпуске по уходу за ребенком, растила маленького Глеба (стр. 28).
Что значит «как раз была в отпуске по уходу за ребенком»? А то и значит, что могла неформально возглавить предвыборный штаб отца, Президента России, а впоследствии – его же администрацию, могла начать ворочать сотнями миллионов долларов «черного нала», покупая то на себя, то на подставных лиц замки в Германии и во Франции, – а все потому, что не надо было ходить в конструкторское бюро: как раз была в отпуске по уходу за ребенком!
Советы Тани (в том числе и кадровые) неизменно мудры и точны. А главное – своевременны; не забывает она и о том, чтобы в курсе всех принимаемых решений находилась Наина Иосифовна. Одним словом, семейная идиллия!
Книга Ельцина начинается и заканчивается эпизодом «отречения» в пользу Путина. Чувствуется, что первый Президент России считает этот поступок и главным, и лучшим в своей жизни. В этих чувствах укрепляют его и домашние – семья и «семья», наперебой поздравляя завтрашнего отставника с единственно мудрым решением: «Папа!.. Ты молодец! Дай я тебя поцелую…» (стр. 18).