– Но это же не мешает торговле, а только наоборот. Что наработаешь, то и слопаешь, – удивился Уильям.

Хаммонд поморщился. За годы сотрудничества ему так и не удалось вытравить из Уильяма дрелесское воспитание.

– Когда-нибудь ты научишься читать между строк. Пойми, твоё правило работает только для обычного рабочего. Становясь торговцем, ты берёшь на себя всю полноту ответственности. Задержалась доставка, кто будет отвечать и платить неустойку? Торговец. Умер покупатель от чахотки, к примеру, товар не продан, на кого лягут убытки? Снова на торговца. Крысы всё сожрали на складах? Виноват торговец. Наш же гость не торговец, и даже не рабочий, зато самомнение как у сеаритского патриция. Едва лишь встал вопрос про возврат денег, и он бежит, словно школьник, разбивший стекло мячом. Диалог людей – это диалог капиталов. Если за тобой нет капитала, с тобой никто разговаривать не станет.

– А если он всё же найдёт спонсора и разбогатеет?

– Значит, я извинюсь, скажу, что ошибался в нём и пожму ему руку. Совершить ошибку и признать это зачастую гораздо важнее, чем поступить правильно.

Они вышли из гостиной и поднялись в кабинет. Хаммонд отодвинул тяжёлые шторы и распахнул окно в сад. Подставив лицо холодному ночному воздуху, торговец позволил себе закрыть глаза.

Так дела не делаются. Он уже достаточно долго принимал у себя этих глупцов из Империи. Настало время самому пригласить к себе человека, способного утолить разыгрывающиеся аппетиты Хаммонда брэк Хафстольфа.

И он даже знал, кого именно.

Тяжёлый густой туман окутывал ещё не проснувшийся город. Советник сидел за столом у открытого окна гостевых покоев мэра. Отложив в сторону ручку, он глубоко втянул воздух – день обещает быть жарким.

Полупустая кружка пива, оставленная с завтрака, то и дело отвлекала государственного труженика от работы. Галхард закрыл толстую тетрадь, где в оглавлении красными чернилами была выведена надпись: «Капитал как первопричина образования правового общества». Вероятно, это будет его последней научной работой. Сбор трудов, анализ, редактура, и – что хуже всего – прохождение государственной цензуры… Всё это отнимает слишком много времени и сил.

Галхард понимал, что будь он лет на десять моложе, то, скорее всего, вступил бы в очередную политическую борьбу. Вновь взялся бы убеждать аристократию в необходимости беспристрастных исследований. Однако шли годы, и с возрастом советник всё больше убеждался в тщетности собственных тяжб. Лишь одно его утешало – что рано или поздно кто-нибудь обратится к его исследованиям и сумеет найти им применение.

В дверь постучали. Галхард почувствовал приближение знакомого разума задолго до того, как человек поднялся к нему на этаж.

– Входите, майор.

Военный вошёл в покои советника. Галхард вновь, к своему неудовольствию, почувствовал укол зависти. Майор был молод, красив, крепок, обладал сильным разумом. У самого советника к его годам остался лишь разум.

– Всё готово? – спросил Галхард.

– Так точно, – кивнул майор. – Тем не менее считаю своим долгом попросить вас отказаться от поездки.

Советник поднял брови. Разум майора пестрел оттенками зелёного – лиственно-зелёный и цвет еловый веток. «Он доверяет мне, но не может перестать переживать и заботиться», – подумал Галхард.

Показав рукой на свободное кресло, он дождался, когда майор сядет и сказал:

– До вас, майор, у меня было предостаточно сопровождающих. От многих из них я избавился достаточно простыми методами, когда они начинали считать, что понимают больше меня. Вы это знаете?

– Так точно.