На вершине горы, в сотне сажен от опушки леса, расположился монастырский хутор, где ютится все экономическое хозяйство монастыря; с четверть версты дальше – монастырское гумно, заставленное скирдами хлеба, стогами сена. Летом на молотьбе работает до шестидесяти монахов, не считая наемных рабочих. Монахи возят снопы, подают в молотильную машину, косят. На другом хуторе монастыря, на монастырской мельнице в Маяках, тоже хозяйничают и работают монахи.
На хуторе не только хозяйство. Там еще монастырская больница и при ней церковь. Затворник Иоанн скончался в этой больнице и похоронен около нее. Над могилой его целые дни почти без перерыва служатся панихиды богомольцами, и память о его отшельнических подвигах, несомненно, стала теперь одним из главных побуждений народного паломничества в Святые Горы.
Осмотрев верхние окрестности монастыря, мы, заслышав благовест к поздней обедне, спускались по ступенькам крутой тропы, сбегающей через лесную пропасть в нижний монастырь. Нагнали тихо плетущегося в церковь старика-монаха; заговорили с ним о древних монастырских преданиях, об иноках-подвижниках…
– Нет, у нас какие же древности… У нас, слава Богу, все заново теперь отстроено, – оправдывался старик, считая некоторой виной со стороны монастыря сохранение его в древнем виде. – Видели, небось, Успенский собор? Расписан-то как!
Ничего, кроме всем известных преданий (тоже ему ведомых не совсем ясно), смиренный инок не знал и с очевидной неохотой касался этой, малоинтересной ему, области.
А когда я спросил его, есть ли теперь в монастыре затворники и схимники, он ответил, безнадежно махнув рукой:
– Ну вот, какие же нонче подвижники! Эти дела в старину бывали, триста-четыреста лет тому назад… Теперь кто на это пойдет? Кого заставишь? Совсем не те мысли у людей пошли…
Мы сели отдохнуть в тени деревьев над обрывом, у подножия которого высились золотые главы и белые здания монастыря. Оттуда открывалась восхитительная панорама Донца и его лесистых окрестностей.
Невольно мечта перенеслась в воспоминания глубокой старины, когда еще на этих берегах не слышно было русской речи, и какие-нибудь степняки-хазары строили свои вежи и разбивали кочевья. Можно предположить, что еще в IX веке христианство уже угнездилось на этих меловых утесах, в этих недоступных пещерах, потому что Кирилл и Мефодий, просветители славян, принесли Евангельское учение и в Хазарское царство, обнимавшее тогда собой берега Донца и Дона. А может быть, гораздо раньше христианства эти пещеры были приютом какого-нибудь степного народа – сарматов или скифов. И христианский крест, как это чаще всего бывало, осенил собой упраздненное языческое капище, которое передало Святым Горам в историческое наследство свое старое имя.
К. П. Брюллов. Портрет графа Александра Ивановича Рибопьера. 1829.
Мы пошли побродить по горным лесам монастыря, примыкающим вплотную к парку графа Рибопьера и его живописной усадьбе
Во всяком случае, несомненно, что христианские иноки разыскали этот живописный уголок и угнездились в его безопасных природных твердынях, укрытых лесами и поднятых высоко к небу, в самую раннюю пору русской истории. И киевские монахи, бежавшие от Батыя, вероятно, уже знали о существовании здесь пещер и христианских отшельников.
«Если здесь не уметь, то где же молиться? Здесь так близко к небу, здесь так далеко от земли!» – выразился о Святогорье архиепископ Филарет.
С XVI столетия Святые Горы начинают упоминаться в летописях и государственных актах как одно из важных сторожевых укреплений. Недаром по старой описи монастыря поминаются в нем три медных и одна чугунная пушка. Вследствие близости Святых Гор к крымским улусам сюда исстари направлялись «утеклецы» из татарского полона, чтобы, отдохнув среди своих, двинуться дальше в глубь родной земли.