Только когда они пришли в маленькую коморку, по-видимому, принадлежащую не просто гному, а целому поколению разгномистых гномов, настолько она была гномьей, командор наконец-то смог перевести дух. Вот только Бору, чтоб протиснуться в нее, пришлось согнуться в три погибели и мысленно проклясть свое безрассудство, которое обычно приписывал Ласточке. Настолько же он ошибался…

В коморке было тесно и душно. Бромур Туркун никак не мог нормально устроиться. К тому же его сразу бросило в пот. С трудом подняв глаза, он увидел сидящего на толстоногом табурете Тортрона. Он печально смотрел на своего гостя.

– Тут есть дело, – пояснил гном каким-то невероятно грустным голосом, в котором точно сконцентрировалась вся печаль и тоска гномьего народа.

Командору, едва только расположившемуся на полу, отчего-то стало безумно весело. Кто бы мог подумать, что сегодня он будет протирать свои штаны о гномьи бревна.

«Хорошо, что все они ужасно чистоплотные», – пронеслось у него в голове.

Почему-то Бору отчетливо представилась его родная страна, где максимум, как мог попасть его сородич в дом гнома – это по мелко нарезанным частям. Желательно с отдельной сушеной башкой.

– Вот, – ткнул пальцем в какую-то жестяную штуку Тортрон.

Бор смигнул. Он, по-видимому, пропустил какую-то часть объяснения механика. Ему просто вспомнилась голова отца, которую он достал из одного гномьего дома, охваченного пламенем. Конечно, костер развели уже потом. Как говорится – победителей не судят и горе побежденным. В тот день они победили, но потом…

– Что это? – выдохнул командор, борясь с навязчивыми воспоминаниями.

– Уселок, – пояснил гном, обращаясь к командору с таким видом, точно тот был сержантом запаса Андрейкой.

– Я понял, что это уселок, – раздраженно высказался командор, внутренне борясь с приступом ярко выраженного расизма, заложенного у него на генетическом уровне.

– Он с «Эллиса», – пояснил механик Соши.

Бромур Туркун смигнул еще раз. Задумался и вздохнул.

Иногда гномы все-таки являются тебе во спасение. И самое удивительное, что действительно спасают. Взять, к примеру, дядю…

Паренек задумчиво поковырялся в усилителе. Проверил тональность, подкрутил громкость, надел наушники и с упоением начал играть.

Вначале просто пробежался по струнам, подержал ритм, задумался и началось.

Винс обожал эксперименты. Он просто с ума сходил, лишь только стоило ему взять в руку бас. Истинный путник, конечно, любил и гитару, а тем более старую скрипку, но бас… Было в нем что-то невероятное, то, что, казалось, открывало в его душе вторую, невидимую дверь.

И он играл, экспериментировал со звучанием, пытаясь уловить нужный ритм. А еще поймать мечту. Мечту из стопроцентного звука.

Пальцы носились вдоль грифа. Они прижимали струны, давили, рвали наружу ритм. Его правая рука скользила вдоль струн. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Она, точно камертон, отсчитывала порывы рвущегося наружу ритма.

Крыса не раз повторял ему, что бас держит в накале всех, кто играет в группе. Он невидим, но ощутим. Он дает всем энергию. Силу звучания. Тот ветер, что подхватывает душу и мчит его прочь. Вперед за мечтой.

Звучание сменилось, он начал использовать свои примочки, но не стало хуже. Он, точно математик, рассчитывал свои ходы, а бас отзывался на его посылы абсолютным повиновением.

– Ты меня слышишь, Винсент? – Голос, ворвавшийся в его наушники, резко привел паренька в чувства.

Наушники хлопнули, больно ударив по уху. Винс прекратил игру, осторожно отложил бас-гитару, снял наушники, выключил усилитель и только потом посмотрел на того нечестивца, умудрившегося испортить его интересный ритм.