– Один ты туда ни за что не доберешься. Одному Богу известно, как возможно проделать такой путь.

– Вы не ответили на мой вопрос, сэр.

Дейв забрал из рук Этана карту. Он уже почти совсем упал духом, ему очень хотелось лечь где-нибудь в уголке, достать револьвер и, глядя в ствол, набраться решимости и нажать на курок. Однако… как же тогда Белая Обитель, черт бы ее побрал? И этот мальчишка… этот проклятый загадочный мальчишка, который, по словам доктора, давно должен лежать в земле. Этот мальчишка… может, он тоже результат опытов этих сайферов или горгонцев? Тогда зачем он здесь и что с ним прикажете делать?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – наконец устало откликнулся Дейв. – Лично я сейчас отправляюсь домой и как следует высплюсь. Поговорим об этом потом… когда я смогу что-то соображать.

С этими словами он повернулся, вышел и, еле волоча ноги, поплелся к себе; в одной руке он держал страницу из атласа, а в другой – лупу.

«Белая Обитель», – подумал Этан после его ухода.

«Отправляйся туда. Это очень важно. Почему-то… крайне важно».

И Этан задал себе вопрос: если он понимает, что это крайне важно, то как же получилось, что он не знает почему? Если какая-то сила, или что там еще у него в организме, руководит его действиями, то почему подкидывает ему лишь отрывочную и часто непонятную информацию, какие-то отдельные слова, которые в данный момент не имеют смысла… почему она не дает ему полной картины, чтобы сразу все стало понятно?

«Более трех сотен миль по прямой, – сказал Дейв. – Но по прямой только птицы летают, а мы не птицы».

Если полагаться лишь на голос, прозвучавший во сне, и на голос, звучащий у него в голове и подталкивающий в дорогу, то путь предстоит долгий. Да, путь предстоит долгий, и кто знает, что их ждет на этом пути? Алчные до человечинки серые люди, сайферы и горгонцы с их бесконечной войной. А как туда добираться? Пешком? Или на лошадях? Но это значит, что придется забрать остатки еды у остальных. А чем они сами станут питаться в пути? Как все это можно устроить и организовать?

Этан сел и уставился на язычок пламени в фонаре. За окном желтоватым заревом разгоралось утро. Этан рассчитывал, что нынче будет хороший денек, как говорили прежде, если, конечно, делать поправку на нынешнее жуткое состояние земной атмосферы.

«Я уже должен был умереть, – думал он. – Но я человек. Я это твердо знаю. Я помню свою мать, и свой дом, и комнату, и стол с настольной лампой, пузырьками с краской и разложенными макетами человеческих органов из пластмассы. Но я должен был уже быть мертвым… а вместо этого сижу здесь, смотрю на горящую свечку и думаю…

…кто же пойдет со мной, когда я отправлюсь в путь?»

Следующие три дня жизнь в Пантер-Ридже шла как обычно. В бассейн исправно набиралась вода из родника. Забили еще одну лошадь, и в этот день Оливия Квинтеро не показывалась на улице. Джон Дуглас отговаривал плачущего без остановки молодого мужчину от коллективного самоубийства вместе с женой и маленьким сыном, но пока он этим занимался, в квартире под номером 278 женщина средних лет, бывшая художница-акварелистка из Лавленда, нажала на курок ружья и снесла себе череп. Как всегда, продолжались работы по укреплению стены. Ночью на сторожевых башнях часовые наблюдали дальние сполохи то ли молний, то ли военных действий за контроль над границей между двумя мирами.

В ту же ночь погруженный в раздумья Этан обходил границы крепости. Внутренняя тяга к Белой Обители все возрастала, не давая ему уснуть. Было уже часа два ночи, в поселении царила тишина. Но спали не все: одни прогуливались в одиночестве, другие, собравшись небольшими группами, о чем-то разговаривали. Какая-то женщина плакала, прижав искаженное, усталое лицо к плечу мужчины, который невидящим взглядом уставился куда-то в пространство. Девочка-подросток лежала на земле, глядя в небо, словно хотела постичь какие-то тайны Вселенной. Ей это было не так-то просто, потому что левый глаз ее закрывала черная повязка, украшенная сверкающими стразами. «Не намного старше меня», – подумал он, глядя на эту довольно хорошенькую блондинку с овальным лицом и ямочкой на подбородке. Лет шестнадцати или семнадцати. Когда он проходил мимо, она не обратила на него ни малейшего внимания. Видно, разглядывала звезды, просвечивающие сквозь редкие облака. Подальше на траве с десяток людей стояли на коленях кружком, склонив голову и плотно закрыв глаза, как будто таким образом их молитвы скорее достигнут ушей Бога. Может быть, они собирались простоять в молитве всю ночь.