«Калашников» перешёл на одиночные выстрелы, стрелял с большими паузами и оставался на месте, не уходил.

Заросли кустарника неожиданно расступились, и Никита вывалился на чистый пятачок. Тяжело дыша, встал на одно колено, выставил ствол автомата перед собой. Сердце бешено колотилось. Он слушал шорохи, всматривался в темные силуэты, раскрытым ртом вдыхая холодный предутренний воздух, от чего, как ему казалось, его слух обострился. Тишина, гнетущая тишина. Никита на несколько секунд перестал дышать, не закрывая при этом рта. Только стук его сердца и нарастающий звон в ушах.

«Калашников» больше не стрелял. Может так статься, что из всей группы он остался один.

Их расстреляли в упор, даже не пытаясь взять живьем. Как? Как такое могло случиться? Откуда хорватам стал известен их маршрут? Никита смотрел на небо. Звезды поблекли. Светает. Пути обратно нет. Сел, вытянул с наслаждением ноги, расслабился. Смахнул росу с травы, влажной холодной рукой провел по лицу и почувствовал, как распухли губы, нос. Скривился в улыбке: вот бы ребята сейчас его увидели таким, – и… осознал происшедшее. Никогда больше, никогда, ни он, ни они его не увидят. Печаль, скользнув по сердцу, исчезла. Ноги гудели, но усталости не было. В Афгане за нечеловеческую выносливость его называли волком. Но он не был волком, он был человеком, настырным, своенравным, но человеком. Господи, когда же это было? Молодой старлей мечтал стать генералом, а вместо этого… разжалование… Союз. Заныло сердце.

Никита снял чёрный берет, легонько отряхнул его, вывернул наизнанку, пополоскал по росе, прижал к лицу. Откинулся на упругие прутья куста и закрыл глаза. Минутная слабость, нужно гнать её, гнать так же, как воспоминания. Тяжёлая, тревожная тишина. Всё живое в лесу замерло, даже ветер словно онемел, зацепившись за верхушки деревьев.

Никита пригладил короткие волосы, натянул берет на голову и аккуратно положил на колени автомат. Он кожей, всем своим существом почувствовал, ощутил приближающуюся опасность, она была рядом. Весь собрался, обратился в зрение и слух. Как бы осторожно ни шли в лесу, он их услышал. Не поднимаясь, перевернулся на живот и змеей заполз за куст, приготовился к бою. Поляна была как на ладони. Приподнявшись на руках, он ещё раз внимательно осмотрелся, намечая для себя ориентиры и выверяя расстояния. Достал три гранаты и положил перед собой, сняв автомат с предохранителя, замер, слился с землей. Чёрная форма и куст над ним делали его в предутренней серости почти невидимым.

Враги вышли на поляну настороженно, один за другим, и оказались в десяти метрах от Никиты. Их было пятеро. Двое, при-гнувшись, разбежались по краям поляны и присели, напряженно осматриваясь. Третий на полусогнутых ногах крадучись пробежал чуть вперёд и тоже присел, образовав треугольник. Он был в двух шагах.

Никита затаил дыхание: неужели что-то почуяли? Хорват был прекрасно экипирован, в каске и бронежилете. Никита видел его так хорошо, что даже тревога на лице хорвата, спрятанная за гримом, не ускользнула от него.

«Боитесь, это хорошо. Из-за деревьев бить вы можете, – Никита поймал в прицел лицо ближнего. – Посмотрим, умеете ли держать удары. Только бы не встретиться взглядом».

Для себя решил однозначно: он не вправе выпускать пятерку живым. Они как раз из тех, кто расстреливал группу, кто убил его товарищей. Двое присели возле рации. Связались с кем-то, что-то сообщили и закончили передачу. Никита внимательно наблюдал, ожидая дальнейших действий. Нет, пока стрелять нельзя, трое в охранении свою работу знают, и в ответ можно получить не одну пулю. Нужно выждать.