Вспоминается ещё один случай. На Камчатке по проекту ВМП-31 был построен бассейн. Перед самой сдачей на стене появилась глубокая трещина. Понимаете, что началось… Строители валили всё на проектировщиков, а те – на строителей, дескать, материалы применили некачественные. Дынин приехал на Камчатку, чтобы увидеть эту трещину. Посмотрел и улетел в Ленинград. Там в НИИ-12 ВМФ он нашёл начальника отдела, полковника Лаппо, представил ему документы и получил заключение о том, что трещина возникла вследствие непредсказуемой осадки грунтов, в результате непредвиденной подвижки земли. Несмотря на наблюдения сейсмологов, такие подвижки часто бывают неожиданными. Произошёл разрыв фундамента, в результате чего образовалась вертикальная трещина.

Предлагались проектные решения об устранении трещины и укреплении фундамента, исключающие повторения такой ситуации. Долгое время после этого безболезненного решения ходили рассказы о том, как надо находить выход, казалось бы, из безвыходных ситуаций…

Владивосток по сей день хранит следы деятельности Григория Дынина на посту проектировщика. Например, кафе «Пингвин». Когда здание этого кафе проектировал Военморпроект, возникла проблема: что делать с большущим деревом, которое росло рядом с входом в здание?

Решено было дерево сохранить, поэтому проектировщики перенесли здание вглубь от красной линии.

Когда же собственно началось строительство, то первое, что сделали строители, – срубили это могучее дерево, мешавшее им подвозить стройматериалы. Вот и стоит это здание как бы в стороне от улицы, а о могучем некогда дереве до недавнего времени напоминал лишь пень.

Ещё один любопытный пример.

В здании, где располагается Матросский клуб (ул. Светланская, 88), весь пол покрыт плиткой, сделанной по эскизам проектировщика Дынина, которые он позаимствовал из бабушкиной дореволюционной книги о вязании.

В коллективе очень любили отца, сослуживцы отмечали тёплую атмосферу, царившую в проектном институте, поэтому в коридоре перед приёмной было устроено что-то вроде аллеи славы: на стенах развешаны фотографии ветеранов, в том числе портрет самого Дынина.

Но однажды во время визита в проектный институт, командующий Тихоокеанским флотом адмирал Амелько заметил, что лично у него перед кабинетом собственный портрет не висит. Поэтому портрет Г. Дынина пришлось снять.

Мне запомнился также один богатый на переживания месяц.

Началось всё с того, что папа уехал в очередную командировку в Москву.

Мы получили телеграмму с его стандартным текстом: «Прибыл благополучно. Целую. Гриша». А дальше – тишина.

Прошло несколько недель, прошли все ожидаемые сроки его возвращения, однако – никаких известий. Потом мы получили от него письмо с описанием событий. Оказывается, прямо на совещании у него произошёл приступ мочекаменной болезни, на машине скорой помощи его доставили в госпиталь, сделали операцию, длившуюся несколько часов. Отец пролежал в госпитале около месяца, потом, наконец, прибыл домой.

Послеоперационную реабилитацию он проходил на снимаемой нами даче. И вот однажды решили навестить его два проектировщика, два майора. Прибыли они на дачу на швертботе туристического класса с гордым названием «Руслан». Это был новенький, единственный на весь флотский яхт-клуб, крейсерский туристический гоночный швертбот. Естественно, накрыли стол. А сын хозяина дачи Володя во все глаза разглядывал новинку – швертбот. Он попросил меня через папу обратиться к хозяевам этого красавца с просьбой разрешить прокатиться.

Один из майоров разрешил, а второй молча поднялся на судно и забрал свой китель с документами. И правильно сделал, что забрал. Я с радостью тоже запрыгнул на борт «Руслана» – в роли матроса, и мы