– Представляешь, мы уже четыре года спим в разных постелях. И самое страшное – оба считаем это нормой. А я на самом деле рада, что всё так происходит. Противно даже сидеть с ним за одним столом. Мразь, сволочь, равнодушное животное!

– Ну, будет-будет. Понимаю тебя. Я с Магдой тоже сплю раздельно, – Рамон обнял ее еще крепче. – Она так и не простила мне….

– Плевать на эту дуру! Ей это, может, и было важно, а мне – нет, ты же знаешь. Я – не она. Я ненавижу детей, мой милый.

– И я. Сколько проблем они нам создали.

Да, Рамон, и правда, так считал. Сын Элинор сломал ей жизнь своим появлением на свет. А ребенок, которого хотела Магда и которого он не мог подарить ей, сломал жизнь ему. Люди, с которыми они однажды решили связать судьбы, оказались не теми, кем виделись через флёр далекой, будто из прошлой жизни, романтической эйфории.

– Мне проще. Я не буду колебаться, я брошу ее с большой радостью. А ты? Что ты намерена делать с отцом?

Элинор до сих пор сомневалась, стоило ли озвучивать решение Рамону. Но почему, собственно, нет? Уж кто, а он должен ее понять. Он имел право знать ее план.

– Я все устрою. Давно придумала и примирилась с таким вариантом. В следующем месяце меня отправляют как филомену-делегата на ежегодный съезд Ордена. Куда я, по понятным причинам, не собираюсь ехать.

– Тогда ты и предлагаешь нам устроить наш побег, – догадался Рамон.

– Именно. Съезд длится два дня. Когда муж спохватится, мы будем уже вне досягаемости. Ведь будем, да? – она посмотрела Рамону в глаза с горячей надеждой.

– Да, конечно. Нам и полдня хватит, родная моя. Я все продумал.

– Ты так и не скажешь мне, куда именно мы бежим? – взгляд Элинор заставил его колебаться, но боязнь, что, узнав правду, она придет в ужас и откажется бежать, заставила снова дать уклончивый ответ.

– Совсем недалеко. Это уникальное место. Там нас точно никто не найдет.

– Хорошо… Так вот. Мужу на меня наплевать. Он если и обратится в полицию, то только дней через пять после моего отъезда.

– Ну, а с отцом-то как?

Еще более тяжелый вздох выполз из ее опустившейся груди.

– Я договорилась со старшей сестрой в приюте. Они возьмут отца. Мне было непросто ее уговорить. Ей непонятно, почему в семье, где три вполне дееспособных человека, вдруг некому ухаживать за больным стариком. А Орден ведь обычно принимает к себе постояльцев, у которых вообще никого нет… Но Мария хорошо ко мне относится. Кроме того, я же сама филомена, отдала много лет своей жизни, ухаживая за чужими людьми, а теперь прошу сестер сделать то же для моего родственника. В общем, для меня будет исключение. В конце концов, сколько ему осталось? Год-два-три? Он быстро сдает в последнее время.

– Но филомен ты, конечно, не ставила в известность о…?

– Рамон, что за глупый вопрос, мой милый! Конечно, нет! Они не ожидают, что я пропаду и не появлюсь на съезде. Но до того времени все будет сделано. Отца заберут через три дня. Я удостоверюсь, что он нормально устроен, поговорю еще раз с Марией… Пусть будет благодарен, что хотя бы туда его определяю, а не бросаю дома с мужем, который его ненавидит еще больше, чем меня, и пальцем ради него не пошевелит. Он мне родной по крови, но не по душе. Отец из него был паршивый.

– Да, я помню все твои рассказы.

– Он заслужил такой финал. И остальные – тоже. Хватит с меня. Я делала все, что от меня хотели, себе в ущерб так долго. Теперь никому ничего не должна. Мы с тобой свободны, милый Рамон. Свободны жить.

– Свободны, – подтвердил Рамон. – Оазис ждет.

Почти во всех окнах пятнадцатиуровненых резиденций, коих в блоке насчитывалось почти два десятка, горел свет. Впрочем, разный: белый, желтый, синеватый; яркий и тусклый. Он представал во всех обличиях перед глазами Элинор, по мере того как лента электротротуара медленно ползла вперед, приближая ее к входу номер двадцать семь девятой резиденции. Это было второе по длине здание блока, тянувшееся на триста с лишним метров, из-за чего получило прозвище «горизонтальный небоскреб». Улочки здесь задумали исключительно пешеходными и потому узкими; в щель между соседними резиденциями втиснулись две бегущие в противоположные стороны дорожки. К домам прилегали обычные, без признаков жизни тротуары, отделенные от электрических барьерами.