Поднялся злой лай и визг, шарканье шагов.

– Рамон!

Он обнаружил себя лежащим на полу. Темные пятна перед глазами понемногу рассеялись. Удар был неслабым.

– Вставай, шакал! Хорошо получил? – прорычал кто-то над ним. А неподалеку женщина, смеясь, что-то прошипела на своем языке.

– Эй, вы что, с ума посходили? Оставьте его в покое! – Рамон узнал испуганный голос Элинор, несмотря на резкие, нетипично высокие для нее ноты.

Рамон поднялся на ноги, но злость и решимость врезать любому, кто бы ни стоял перед ним, рассыпались в труху: его обступили несколько вольноходцев с поразительно звериным выражением на лицах. Видимо, все они считались папашами того ребенка.

– Какого черта? Что за бурная реакция? Я всего лишь пытался сделать замечание вашему…

– Заткнись, пока зубы не выбил тебе! – гаркнул один. – Только тронь еще кого – порежу!

Между Рамоном и «отцами» вдруг возник Нурислан.

– Всё, всё, спокойно! Что за драка, зятья? Что он сделал?

– Схватил Ахмеда! Привязался к малому просто так!

Рамон возмутился:

– Ничего я не привязался! Этот ваш Ахмед вел себя безобразно со мной и моей женщиной!

– Он плюнул в меня, – подключилась Элинор. – И все время нам «ты» вместо «вы»…

– Я только хотел попросить, чтобы он извинился, и чтобы вы его наказали, – примирительно ответил Рамон, с трудом заставляя себя держаться.

Мужики опять загалдели и зарычали.

– Надо было сказать мне всё, дорогой. Никому нельзя трогать наших детей и женщин кроме своих. Ты сделал глупость, – Нурислан уже не выглядел добродушным и дружелюбным, но – прохладно-жестким.

– Я пытался вам сказать…

– Чем ты его обидела, что он в тебя плюнул? – не слушая Рамона, вожак повернулся к Элинор.

– Обидела? Она ничем не могла его обидеть! Он сам к нам пристал со своей дурацкой палкой, – злость опять закипела в мужчине.

– Э нет! Так не бывает! – беглецы оглянулись на источник звука: к ним ковыляла, сгорбившись, все та же старуха. – Что вы ему сказали? Или не сказали?

– Ничего.

Старуха ухмыльнулась, буравя обоих ехидным взглядом. Рамон начал смутно догадываться, о чем могла идти речь.

– Он спросил, кто вы такие, да? А вы, как и нам, не хотели говорить. Чего тогда удивляетесь? Наши дети еще от сиськи не оторвались, а уже живут по традициям. Вы сами виноваты.

Мужчины и женщины одобрительно загоготали.

– Мы?! Виноваты? – окончательно теряя самообладание, взревел Рамон. – По-вашему, нормально плевать в лицо незнакомому человеку, кем бы он ни был?

Нурислан покачал головой:

– Мы учим детей уважать взрослых. И гостей, которые ведут себя прилично.

– А мы, что? Не взрослые?

Снова над ними стали смеяться; один из мужчин передразнил Рамона, сымитировал его возмущенный, нервный тон.

– Вы для Ахмета в ту минуту были просто чужаки, а не гости или взрослые, да! Мы не наказываем детей за пакости чужакам. Все, не о чем тут говорить! – отрезал Николай.

У Рамона было подозрение, что именно этот агрессивный папаша его ударил. Но что делать? Только возвращаться наверх и постараться избегать дальнейших контактов с неотесанным племенем.

– Вот так, значит? Да черт с вами и вашим Ахметом! Пошли, Элинор, пока нас гостеприимные соседи не забили палками еще за что-то.

– Ай, правда, так будет лучше для вас, дорогие. Хотя мне жалко, что вы пошли по дурному пути. Надо бы жить мирно, – кинул им вслед Нурислан под хохот и насмешливые возгласы беспорядочной семьи.

– Сволочи, отребье! – рычал Рамон. – Пригласили супчика похлебать, поговорить о жизни. Теперь понятно, зачем! И тем более понятно, чего они смеялись. Нашли двух лопухов, – Элинор озадаченно терла рукой висок и смотрела, как ее любимый кидается из одного закутка в другой, оценивая масштаб неприятности.