– Элинор!

– Рамон? – ее голос был выше, чем он привык, – из-за страха. – Рамон, я здесь! – женщина выскочила из-за угла и влетела в него, вцепилась обеими трясущимися руками.

– Как я рад, что ты не ушла далеко, как я рад....

Элинор, содрогаясь и всхлипывая, пролепетала:

– Я думала, мне отсюда уже не выбраться.

– Все хорошо. Ты довольно далеко ушла, это правда. Но не думала же, что я не смогу тебя найти? – спросил он не без самодовольства. – А что с твоим фонариком?

– Не знаю. Может, батарейки сели. Он погас, когда я была далеко от лестницы. Это кошмар, Рамон! Я будто ослепла. Шла, выставив вперед руки, боялась страшно, что свалюсь в какую-нибудь яму или шахту. Пыталась найти дверь… И находила, несколько дверей…

– Но все были закрыты…

– Да.

– Глупенькая, я же говорил тебе, что проверял эти коридоры и что все выходы, кроме нашего, бесполезны.

– Ну и что? Я запаниковала, понадеялась на чудо.

Его плечо мгновенно намокло от слез.

– Все хорошо, милая, – снова стал приговаривать Рамон, поглаживая совсем потерявшую самообладание женщину по голове и спине. Прошло несколько минут, прежде чем они вышли из объединяющего транса спасенной и спасителя.

– Давай двигаться обратно. Не хватало еще, чтоб и у меня батарейки сели, – эти слова подстегнули Элинор, словно кнут. Она заспешила туда, куда унесся луч фонаря, и чуть ли не перешла на бег, увлекая Рамона за собой. Надо же, как ее пробрало.

Их маленькое приключение будто оживило нечто такое, что впало в спячку в момент побега из Леонарда. Впервые за все время пребывания в оазисе Элинор с большим желанием помогала готовить, улыбалась вполне искренне. А ближе к вечеру Рамон отыскал на полке книгу с рецептами, и она вызвалась приготовить вкусное блюдо, которое сделало бы конец дня совершенно чудесным. Рамон, лишь несколько часов назад содрогавшийся при мысли, что любимая могла просто уйти и не вернуться, в радостном изумлении наблюдал за развитием событий. Порыв Элинор, кажется, привел к тому, что она начала пересматривать отношение к самому месту, а также к действиям и планам Рамона. Они могли сблизиться еще больше, расслабиться и зажить так душевно, как давно желали.

– За твой кулинарный талант, – провозгласил Рамон, поднимая бокал с вином. С большой неохотой он в свое время тащил две бутыли красного, а теперь благодарил себя за прозорливость и за силу воли. С ума сойти, сколько раз он шел по коллектору, по всем этим лестницам и мертвым местам…

– Думаешь, хорошо вышло? По-моему, я пересолила, – с шутливым вздохом самокритики сообщила Элинор. В свете свечи она, сама того не зная, надела маску загадочной красоты. Может, дело было в выпитом на тот момент вине, но она улыбалась именно так, как Рамон и хотел, как представлял на картинах их совместных дней. Ради воплощения своих фантазий в жизнь он и делал все, что делал: таскал тяжести, мастерил, врал жене. Наконец, жизнь стала выплачивать ему вознаграждение.

– Прекрати. Все идеально, лучше не придумаешь. Я бы никогда не поверил, что кабачок может быть таким вкусным, – в подтверждение своих слов он начал поглощать содержимое тарелки с удвоенным усердием.

Элинор засмеялась. Не весело – чего обычно ожидаешь от смеха – но тепло, нежно.

– Просто я тебя обманула. Это мясо вкусное, а кабачок всего лишь неплохо его дополнил.

– Тогда надо выпить и за твою хитринку, раз блюдо из-за нее такое вкусное получилось.

– Давай.

Их бокалы соприкоснулись с утонченным звоном, и Рамон вдруг посерьезнел.

– Любимая, я тебя очень прошу: не делай так больше. Я знаю, что все далеко не идеально, но мы будем к этому стремиться. Не бросай меня.