Люди не верят, но у стерв тоже на глазах выступают слезы. У черствых для посторонних людей, у язвительных, хватких прожигательниц жизни, бесстыдниц есть души. А там, где есть женская душа, она чаще всего плачет.

- И мы скучаем, Аминушка. Но ты не думай – мы список составили уже, чемодан купили новый – чтоб вещей набрать с собой на месяц, как ты и просила…

- Я насовсем просила…

Снова рассмеялись в два голоса.

Видимо, на громкую связь включили. Они у нее молодцы – и скайпом пользоваться научились, и телефоны купленные освоили. Амина ими очень гордилась. И любила их тоже – очень.

- Ну, давай сначала на месяц, дочь, а там уж посмотрим. Мы же, старики, к месту привычны… - ответил теперь Николай Митрофанович.

С ним спорить Амина не могла, да и за много лет схему с Людмилой Васильевной они уже отработали неплохо – она убалтывает мать, а та уж занимается уговорами отца.

- Хорошо, дорогие мои, тогда жду вас с чемоданом в скором времени…

- А мы долму* твою ждем, доченька… Ой как ждем, - ее любимые, смешливые, никогда не отчаивающиеся старики сегодня тоже не предали себя – в каждом их слове жил энтузиазм. Заразительный и поразительный.

* долма - блюдо, представляющее собой начинённые овощи или листья (как правило, виноградные), голубцы в виноградных листьях.

- Будет, все будет. Обещаю.

- Ну хорошо, вы тут с Людой договорите, а мне отойти надо – домашний разрывается. Целую, Амиша.

- До связи, Николай Митрофанович!

Несколько мгновений они с Людмилой Васильевной слушали, как Николай, кряхтя, встает, бубнит о том, что у звонящего нет совести старых людей по квартире гонять, а потом встает уже Людмила, дверь на кухню, видимо, закрывается…

- Ну что? – теперь Людмила Васильевна говорила уже тише и как-то по-заговорщицки. Ну любит женское сердце секреты, что тут поделать?

- В точности, как вы советовали сделала, мамочка. Поговорили…

- Спокойно?

- Ага. Очень.

- И ты…

- И я поспорить предложила…

- А он?

- А он согласился.

- Вот молодец!

- Я или он? – Амина улыбнулась. Людям с возрастом, с тем, как все меньше они могут сделать физически, намного важнее становится понимание значимости тех своих дельных советов, которые они дают родным и которые становится действительно полезными для них. Людмиле Васильевне очень важно было знать, что ее совет оказался полезным.

- Оба, - женщины звонко рассмеялись. – Так, Аминчик, там Николаша уже договорил, кажется, так что я тебе позже позвоню – расскажешь, как прошло все. Ух… Попадись мне этот твой начальник – покажу ему, как с нашей лебедушкой разговаривать нужно.

- Хорошо, мамочка, тогда на выходных позвоню еще. Часов в девять, как всегда?

- Да, пока, милая. Целую сильно.

- И я вас… И… ну вы знаете, в общем.

- Обязательно, Аминка, поцелую. Как всегда. В среду пойдем – поцелую.

- Спасибо…

Скинув, Амина еще какое-то время стояла, прислонившись лбом к холодному стеклу, следила за тем, как по дороге проносятся машины, как ветерок теребит салатовые листья на деревьях. И на душе было так много чувств сразу. Тепло, грусть, нетерпение, ожидание, предчувствие.

- Амине-ханым, а работать-то кто будет? – она даже не заметила, что по дощатому полу вновь простучали набойки Мировых ботинок, что остановились они в дверном проеме, что прислонились, но скорей уже не они, а их гордый горный носитель, к дверному косяку, сложили руки на груди и вопросительно вскинули бровь.

- Будем Дамирсабирыч. Будем, - Амина тоже развернулась, присела на подоконник, сложила руки на груди, забросила ногу на ногу, улыбнулась.

- Договорились же, что Миром буду.

- Будете, вот только я вам не Амине, и не ханым.