Олег ушел, а я провела остаток ночи около унитаза, освобождая свой желудок от алкоголя и едкой горечи внутри. Мерзкий привкус во рту. Вкус всей моей прожитой жизни.

Прошлое.

Май 1992 года.

После смерти отца, как я уже писала, моя жизнь стала еще хуже, чем прежде. Отчуждение между мной и мамой росло с каждым днем. Она не слышала меня, а я злилась на нее. Мне хотелось от нее хоть толики материнской теплоты и ласки, сейчас даже больше, чем когда-либо. Потеря отца лишила меня твердой почвы под ногами, поддержки. Нужно было срочно произвести замену. Человеку нельзя без опоры. Мать не могла мне ее дать. Напротив, она каждый день колыхала мой и без того хрупкий мир.

Первый год в университете прошел отлично, преподаватели выказывали довольство мной. Мама, как обычно, воспринимала мои победы холодно, но не упускала возможности тыкать меня носом в малейшие промахи, как собаку в дерьмо, снова и снова. Мне надоело стараться. Тогда я впервые поняла, что все это было мне никогда не нужно. Я этого не хотела. Все ради нее, ради того, чтобы увидеть одобрение в глазах матери. Я стала задумываться, чего же хочу я. Но я не знала, я была потеряна. Никогда прежде я не думала сама за себя, не принимала никаких решений. Всю жизнь я прожила под ее указку, чтобы угодить маме. И сейчас я чувствовала себя так, словно у меня нет своих желаний, стремлений, мыслей. Все с опасливой оглядкой на мать: «А можно ли? А правильно ли?»

Какое-то время я ходила в гости к Татьяне, навещала Оленьку и Степку, получая от их общества свою долю семейного участия, любви и заботы. Не странно ли – при живой матери искать все это в доме второй жены покойного отца? За все эти годы Татьяна привязалась ко мне и с большой охотой поддерживала меня. Она не делала ничего особенного. Просто выслушивала меня, говорила со мной и не смотрела с разочарованием. Этого бывало вполне достаточно для меня. Но потом Татьяна вместе с детьми уехала в Россию, в Калининград. В девяносто первом году, после развала Союза, многие уезжали из страны на историческую родину. Я горько плакала в аэропорту, глядя, как самолет уносит близких и дорогих мне людей в неведомые дали. Меня снова оставили одну. Я пришла в тот день домой вся в слезах. Мама не сказала ни слова, а только смотрела своим колючим презрительным взглядом. Я была для нее в тот момент хуже Павлика Морозова.

Больше всех мне не хватало Степки. Он так похож на отца, его маленькая копия. И такой же мягкий, тихий, покладистый и ласковый. Таким я запомнила его на всю жизнь. Маленьким пятилетним ребенком. Мы больше никогда не виделись с ними. После Калининграда спустя десять лет они все вместе переехали в Германию. Со временем мы потеряли связь. Сейчас я могла бы попробовать восстановить ее. Конечно, мне очень хочется увидеть их снова, но я не могу. Что я расскажу им о себе, о своей жизни? Пусть лучше они помнят меня той милой доброй семнадцатилетней девчонкой. Пусть будет так.

В последний месяц учебного года со мной произошло самое волшебное, самое сказочное событие в моей жизни. Оно изменило все, стало ключевым в моей судьбе. Его можно считать исходной точкой, от которой начал строиться график взлетов и падений. Я влюбилась! Влюбилась так, как влюбляются только в семнадцать лет. Слепо, беспричинно и бескорыстно. Любовь в жизни женщины всегда была и будет ключевым звеном нашего существования. Как бы мы ни стремились к независимости, какими бы умными и талантливыми ни казались, как бы ни доказывали себе и всем вокруг, что мы целые и нет никаких половинок, что мы способны быть счастливыми сами по себе, но в жизни каждой из нас хоть раз появлялся тот, ради кого мы готовы жертвовать всем: свободой, карьерой, будущим. Бросить все и бежать за ним без оглядки. Мы женщины, должно быть, это заложено у нас на каком-то генетическом уровне. Это исключительно женская жертвенность. Даже опытные и умные женщины попадают в эту ловушку, что уж говорить обо мне, юном, не видевшем жизни создании.