Пункт три. Досрочное освобождение гражданки Виноградовой возможно в случае выполнения условия, изложенного в пункте четыре.

Пункт четыре. Заклятье гражданки Виноградовой может быть снято в том случае, если масса живых организмов на острове будет равна разрешенной массе неживых предметов на острове, то есть двести двадцать одному килограмму.

Пункт пять. Под живыми существами подразумеваются люди, млекопитающие и птицы. Под неживым подразумеваются постройки, мебель, одежда, утварь и так далее. По показаниям прошлой проверки масса живых существ составляет пятьдесят килограммов. А масса неживых предметов составляет триста девяносто два килограмма. Таким образом, вам необходимо набрать еще сто семьдесят один килограмм и столько же выбросить неживого. И таким образом прожить всего лишь месяц. Сто семьдесят один килограмм – это три человека по пятьдесят килограммов плюс три кота по семь килограммов, – добавил Федя, оторвав взгляд от бумаги.

Он оценивающе посмотрел на кота, как будто на самом деле собирался заселить остров кошками.

«Или один человек по сто пятьдесят килограммов», – подумала ехидно Люся, глядя на Маргариту Николаевну. «Или пятнадцать по десять килограммов», – добавила она, оглядывая худеньких Филадельфию Назаровну и Федора Михайловича.

Маргарита Николаевна вздрогнула, будто прочитав мысли Люси, и скомандовала:

– Федор Михайлович, вы все зачитывайте. Там еще пунктик есть.

Ведьмак опустил глаза и, глядя на него, сердце Люси отчаянно заколотилось в предчувствии беды.

– Те живые существа, которые проживут с Люсей… с гражданкой Виноградовой месяц, должны будут остаться на острове еще на тридцать лет после снятия с нее обязательств проживания на острове.

Тут уж Маргарита Николаевна не выдержала и злорадно вставила:

– Вот! Так что ваш зоопарк тут не подходит! Можете прекращать его!

Люся как будто провалилась в черную дыру, так ей стало неуютно и пусто. «Наверное, когда умираешь, именно так себя чувствуешь», – подумала она, а вслух хрипло спросила:

– Но ведь этого пункта не было?

– А вот появился, – не скрывая радости, сообщила Колдунья. – А то некоторые тут хитрости всяческие придумывают против закона.

– Получается, что только за чей-то счет, принеся в жертву… – произнесла Люся, глядя перед собой.

– Что? Что ты такое говоришь? – взвизгнула Маргарита, которая всегда побаивалась Люсю.

Люся спокойно и требовательно посмотрела на нее:

– Только за чужой счет я могу быть счастлива. Чтобы освободиться, мне нужно принести кого-то в жертву.

Она оглядела всех присутствующих, задержалась взглядом на колдунье, отчего та занервничала и резко выкрикнула:

– Да! Да! Только за чужой счет! По-другому невозможно. Такова жизнь!

Люся отвернулась от разъяренной Маргариты Николаевны, посмотрела на Филадельфию Назаровну – она отвела глаза чуть не плача, на Федора Михайловича – он смотрел прямо и чуть заметно помотал головой, хотел ее поддержать, сказать, что это неправда, что возможно по-другому. Люсе вдруг захотелось поверить ему, и она задержалась на нем взглядом, невольно умоляя о поддержке. А он понял по-своему и радостно улыбнулся. Люся резко отвернулась – не хотела обнадеживать – и закрылась, сжавшись в тугой комок боли и обиды. Теперь осталось только потерпеть до их ухода, а потом можно и поплакать, уткнувшись в теплый Афонькин бок.

– Ну, что замерли? – грубо обратилась Маргарита Николаевна к своим сослуживцам. – Приступайте к взвешиванию.

Она гостеприимно раскрыла шкаф и пригласила жестом смущенного Ведьмака к полке, где лежало скудное Люсино тряпьишко. Люся и Федя покраснели дружно, Филадельфия Назаровна отвернулась, а Марго довольно ухмыльнулась.