– Я, разве сказал, что отказываюсь? Кто-нибудь из вас слышал нечто схожее? – подшутил над самоуверенностью и надменностью Дагмара граф.

Секундант барона, отведя его в сторону, о чём-то вполголоса объяснял. Изрядное время пошептавшись, они вернулись обратно, барон имел довольный вид, как если бы всё уже свершилось.

Но шутка не произвела должного эффекта, что объяснялось одним: над сим местом уже зависла тень вестницы смерти. Сей знак легко можно было увидеть в глазах собравшихся. Она незримо витала повсюду, от чего не становилась менее ужасающей.

Напротив, хоть её никто не видел, но каждый ощущал каждой клеточкой своего тела, она бросила свою незримую тень на всё окружающее пространство и те же вороны, казались, её посланниками. Все предпринятые попытки оказались напрасны и не увенчались успехом к огорчению и немалой досаде секундантов.

– В таком случае, выбираем пистолеты и отмеряем расстояние.

Апраксин, прежде чем приступить к самой дуэли, попросил всех присутствующих сохранить в тайне.

Секунданты, соблюдая правила, предложили бросить жребий, определяя право первого выстрела. Но здесь случилась небольшая заминка, поскольку Апраксин не согласился с условиями секундантов, выражая своё пожелание не стремлением на победу, а восстановлением справедливости. И ни одному из присутствующих не удалось переубедить его в обратном. Спутник барона и виконт Штафф, по колено утопая в снегу, начали замерять оговорённые двадцать пять шагов.

Пожелание Александра относительно уступки права первого выстрела Дагмару, немного да приободрило последнего, поскольку его глаза, казались, уже потухшими в ожидании. «Здесь что-то не так», – успел подумать Александр, заметив взгляд соперника, но столь быструю перемену объяснил ситуацией. Апраксин подал шубу Ефремушке и, оставшись в одном камзоле шагнул к отметке, где виконт тщательно утоптал снег на пятачке.

Дагмар, оказавшийся против солнца, долго целился, меняя положение тела, и всё одно оставаясь недовольным, рука его вздрагивала. Он опустил пистолет, но затем вновь поднял и прицелился. Секундант Апраксина сделал замечание барону, но тот лишь отмахнулся. Но замечание, сделанное вовремя, поколебало уверенность барона и всё же сыграло свою роль, и он, повернувшись, выстрелил. Виконта Штаффа объяла непонятная тревога. Он даже упрекнул себя за поспешность, с которой согласился выступить секундантом. «Но, если б не я, он нашёл бы другого», – возразил внутренний голос, противоречить которому не нашлось какого-либо разумного довода.

Апраксин же, уверенный в прочности нагрудника, стоял, не принимая никаких мер, что обычно используют дуэлянты, как то: не прижимал к груди пистолет, защищая сердце от попадания пули. Нарушив бессменное правило любого стрелка, он изначально оказался в проигрышном положении, о чём возможно и догадывался, но уже не в силах был что-либо изменить, но в его пользу играла позиция: солнце светило в спину. Противник, стоящий напротив также не выражал никаких эмоций, что также не играло на пользу барону.

Наконец раздался выстрел и в воздух взметнулось лёгкое белое облачко порохового дыма. Но…

Граф стоял, как если бы ничего и не произошло. Не было наставленного пистолета, не было выстрела. Страх завладел всем существом барона. Такое же чувство страха, наверное, испытывают овцы, ведомые на бойню. Он даже не делал попыток, каким-либо образом скрыть свой страх. Да и страх, что овладевает разумом, всем существом человека, никоим образом не поддаётся контролю, он превыше сознания, как нельзя избежать дождя, будучи в чистом поле, что грозиться разразиться с минуты на минуту. Если не видно было дрожи, то сие легко объяснить оцепенением, охватившим Дагмара после неудачного выстрела.