Трефф кивнула. Никита провел последнюю черту и убрал баллончик в рюкзак.

– Моя задача – бороться с ярлыками, – сказал он, поднимаясь. – Моя подпись – «нет границ». И все думают, что я борюсь с государственными границами. Это так. Я против них, я за объединенную, интернациональную Землю. Но это – лишь внешний слой, это лишь для тех, кто не понимает большего. Я иду дальше. Я хочу сломать границы в человеческом сознании, понимаешь? Нет стереотипов. Нет ярлыков. Нет предела… таланта, возможностей, мысли! Твоей мысли, парень, в том числе.

Трефф отошла и смотрела на стену, и ей казалось, что голова кружится, словно она стоит над пропастью. Так отчасти и было: в рисунке ей виделась бездна, безграничное число слоев, смыслов, постичь которые несложно – надо только освободить сознание, перебраться за парапет искусственных ограничений и прыгнуть туда, вниз.

На стене был нарисован мозг. Удивительно подробно, ярко, объемно. Над извилинами возвышались заборы, границы, через которые пытались лезть, над которыми пытались пролетать, плыть вдоль них на лодках, копать, сверлить… Целый огромный мир схематичных человечков умещался на розовой желеобразной горе. Снизу, словно подставка, весь этот мир поддерживал позвоночный столб, сужающийся книзу. Закон перспективы, вид сверху. Верхние позвонки были прорисованы ярко и четко, нижние слипались в желто-бежевый конус.

Как рожок с мороженым, – подумалось Трефф. Розовое… Клубничное, наверное. Ей вдруг захотелось клубничного мороженого, до дрожи, до сведенных скул. Хрустящий вафельный рожок, розовая холодная мякоть, которая, чуть подтаяв, стекает по губам и подбородку… Она прикрыла глаза, а когда открыла их, снова увидела мозг. Желудок болезненно свело, словно не съеденное мороженое просилось обратно.

Трефф и раньше считала Эн-Би гением, теперь же, увидев его в работе, уверилась в этом окончательно. Всего одна картина – и весь спектр эмоций, от безумного восторга до тошнотворного отвращения.

Трефф казалось, что она может нырнуть глубже, в третий слой, в четвертый, открыть для себя все грани и смыслы… И испугалась. С трудом заставила себя оторвать взгляд от картины и посмотрела на Никиту.

– Нет границ? – услышала она хриплый голос. Не ее. Наверное, Треффа. – Анархия?

– Просвещенная анархия! Мы не собираемся ломать границы сразу, нахрапом. Нет, мы сперва подготовим почву. Мы покажем людям свободу, поманим… А потом, когда люди получат ее, они уже будут знать, как распорядиться ею!

Свобода. Все, что говорил Эн-Би, осталось в сознании этим словом. Свобода. Ее, личная, Трефф, свобода. Никита говорил, быстро, горячо. Руки, несмотря на перчатки – в краске, одежда заляпана, темные длинные дреды местами тоже попали под аэрозоль. Над верхней губой, в щетине, заблудились капельки пота. А глаза горят. И, черт возьми, как же он красив!

Эта последняя мысль была явно лишней. Трефф даже разозлилась на себя – как можно думать о свободе для всех и при этом терять самообладание при одном виде смазливого парня!

Разозлившись, Трефф, наконец, задала вопрос, который интересовал ее с самого начала:

– А я-то тебе зачем?

– Ты? – Никита улыбнулся и положил руку ей на плечо.

Трефф бросило в жар.

– Ты – талантливый парень, Трефф. А мне нужен помощник. У меня есть пара проектов, здесь, в Москве… Мне нужен человек, умный, талантливый, хорошо знающий город, умеющий постоять за себя. Ты – то, что мне нужно, парень. Если ты со мной, конечно!

– Я с тобой! – ответила Трефф и смутилась собственной горячности. И чтобы отвлечься, принялась снова рассматривать картинку.

Вблизи она казалась совсем не страшной, а фигурки, суетящиеся и копошащиеся, тщетно пытаясь разрушить границы своего мира, вызывали улыбку.